Творческое наследие часть 5. (Чехов А. П.)

Он рисовал не только картины уродства буржуазно-дворянского общества и его пагубного, мертвящего влияния на человека. Он показывал и тот подспудный процесс великой переоценки ценностей, который происходил в сознании людей на рубеже двух веков. Люди эти — представители самых разных сословий — были весьма далеки от эпицентра зреющей в России революционной бури, да и та переоценка ценностей, которая шла в их душе, не отличалась пока ни политической, ни идеологической отчетливостью.

Но эта переоценка шла, отражая существенную сторону складывавшейся в России революционной обстановки. Великая историческая заслуга Чехова состояла в открытии и глубоком художественном анализе этого процесса.

Прежде всего это открытие способствовало дальнейшей демократизации русской литературы. В творчестве Чехова на смену поколению «лишних людей», «умных ненужностей» дочеховской русской литературы, всегда отмоченных в той или иной мере печатью исключительности, пришли новые герои — люди ничем внешне не примечательные, заурядные представители самых широких масс, весьма разные по социальному составу. Тут и учитель Никитин («Учитель словесности»), и выломившийся из своей социальной среды сын провинциального архитектора Мисаил Полознев («Моя жизнь»), В человек с больной совестью — наследница фабриканта Ляликова («Случай ИЗ практики»), и огрубевшая от невыносимых условий жизни деревенская учительница Мария Васильевна («На подводе»), и незаметный банковский служащий Гуров, как и истомившаяся в провинциальной чиновничьей среде Лина Сергеевна («Дама с собачкой»). В числе «задумавшихся» людей находим мы и простых людей из народа, таких, как Редька («Моя жизнь»), Костыль («В овраге»), даже таких, как гробовщик Бронза («Скрипка Ротшильда»). Все более острое ощущение глубокой несправедливости существующих порядков улавливает Чехов у мужиков («Мужики»), мужиков и мастеровых («В овраге»). Так переоценка существующих порядков, все более острый разлад с привычными нравами и обычаями становится своего рода знамением изображаемой Чеховым действительности.

Главное художественное открытие Чехова многое предопределило в поэтике его прозы.

События, на которых сосредоточил свое внимание Чехов, были глубоко драматичны по своей сути. Переоценка социальных и нравственных ценностей означала решительный пересмотр человеком своих убеждений и представлений, который был чреват крутыми поворотами в его личной судьбе. Вот почему внутренний мир человека оказывался ареной острой борьбы, исполненной высокого общественно-исторического смысла. Эта борьба и становится основой основ творчества Чехова 90—900-х годов.

Стремясь показать сущность этого процесса, писатель сосредоточивает внимание на кризисных, переломных моментах в духовной жизни своих героев. Вот почему лаконичность, сочетаемая с глубокой внутренней напряженностью и драматизмом повествования, составляет главную особенность чеховской поэтики.

Так складывается и новаторская зрелая драматургия Чехова. Писатель отказывается от традиционной драматургической структуры, основанной на столкновении и борьбе персонажей. И тут основное внимание переносится во внутренний мир героев, сохранивших свою человечность, чтобы выявить зреющий и крепнущий в их душе конфликт с жизнью, какая она есть. Эта линия драматургии Чехова окончательно определилась в «Дяде Ване», была продолжена в «Трех сестрах» и завершена в «Вишневом саде».

Бытовая простота, видимая погруженность чеховских героев в прозу будничного существования и умение подняться над этой прозой, возвысить своих героев и нас вместе о ними до коренных вопросов человеческого бытия, столь характерная для драматургии Чехова, также является характерной особенностью всего творчества Чехова.

Как удается писателю переносить нас из царства быта в сферу высокой лирики философских размышлений, выливающихся подчас в подлинные стихи в прозе? Быт, как и те или иные события, основа традиционного сюжетного построения, всегда служит для Чехова лишь средством приоткрыть духовный мир своих героев. Для пего не столько важно то, что именно произошло, сколько то, какой отклик вызывает это происшествие в душе героя или какие их духовные ценности выявляются в этом происшествии. Быт псе время служит точкой отталкивания для все более и более глубокого проникновения в мир чувств и потаенных мыслей героев. Вот классический пример из «Дяди Вани». Неприятный, напряженный разговор закончен. Следует совершенно нейтральная реплика: «Елена Андреевна. А хорошая сегодня погода... Не жарко... (Пауза.)» И вдруг в ответ на нее реплика Войницкого: «В такую погоду хорошо повеситься...» Реплика эта не только воз-вращает нас к потаенной духовной драме дяди Вани. Она является своеобразным сигналом или свидетельством его постоянной погруженности в мысли об этой драме.

То же, в принципе, в прозе. Ничего тут нет нейтрального по отношению к внутреннему миру героев. Например, любая пейзажная зарисовка в зрелом творчестве Чехова дается, как правило, в восприятии героев и поэтому отраженным спетом освещает их духовный мир, их настроение, а иногда становится толчком к философским размышлениям, в которых слипаются голос повествователя и голос героя.

II во всех случаях Чехов стремится в кульминационном моменте возвысить своего героя и нас вместе с ним до глубоких философских размышлений о жизни. Причем писателю удается добиться этого даже в том случае, когда он повествует о персонажах очень неразвитых, таких, например, как гробовщик Бронза.

Вот мы читаем: «От жизни человеку — убыток, а от смерти — польза. Это соображение, конечно, справедливо, но все-таки обидно и горько: зачем на свете такой странный порядок, что жизнь, которая дается человеку один раз, проходит без пользы?» Формально — тут рассказ о мыслях, которые не дают покоя Бронзе после того, как он похоронил жену и стал вспоминать прожитую жизнь. И по-своему оценивать ее. С точки зрения обычных для него рассуждений об убытках и пользе. Вроде бы и в привычном меркантильном смысле этих понятий. Но тут... Чьи это мысли в приведенном отрывке? Того же Бронзы. Только писатель считает необходимым так передать их, чтобы чуть помочь нам — помочь понять истинный их смысл, хотя самому Бронзе он и не был до конца ясен. Однако это его мысли, те самые, которые вылились в печальную мелодию его предсмертной импровизации на скрипке. Мелодию эту подхватил Ротшильд, и, хотя была она очень скорбная, ее полюбили люди и теперь просят исполнять по десять раз подряд.

Так Чехов даст нам возможность убедиться, что те мысли, которые мучили Бронзу и которые писатель помог нам лучше понять, близки и другим людям.

Так и осуществлял Чехов свое великое художественное призвание, отмеченное Горьким, — освещать прозу будничного существования людей с высшей точки зрения.

Величие Чехова состоит в том, что он писал не только о влиянии среды, общественного уклада на человека, но и о долге человека противостоять этому влиянию, более того — преодолевать эту зависимость. Тем самым давняя чеховская мысль о свободе все более нерасторжимо связывалась с представлением о гражданском долге, гражданской активности человека.

Наполняется новым содержанием и другой старый мотив чеховского творчества — мотив человеческого счастья. Логика современных отношений человека и среды, как показывает Чехов, сводится к тому, что жизненный путь, продиктованный людям их человеческим достоинством и совестью, проснувшимся самосознанием, лишает их личного счастья.

Вот почему в чеховских произведениях 90-х годов все настойчивее звучит мысль о том, что человек достоин чего-то более высокого, чем личное эгоистическое счастье, впечатления которого, как признает один из героев Чехова, так однообразны. В его творчество появляются герои, которые прямо утверждают, что даже тихое семейное счастье несовместимо с совестью и человеческим достоинством. Мириться с тем, что люди молча несут свое тяжкое бремя, «а для себя желать светлой, шумной жизни среди счастливых, довольных людей...— думает герой рассказа «По делам службы» Лыжин, — это значит мечтать о новых самоубийствах людей, задавленных трудом и заботой, или людей слабых, заброшенных...»

Это тоже было великое художественное открытие Чехова, обнажившее одно из кричащих противоречий эпохи. Возможно, еще более существенным завоеванием Чехова явилось диалектическое снятие этого противоречия. Речь шла о выработке нового представления о человеческом счастье. Это было счастье осознавать свое человеческое достоинство и, наконец, пойти трудным и опасным путем навстречу новой жизни. В этом и состоит глубокий новаторский смысл итоговых произведений Чехова — рассказа «Невеста» и пьесы «Вишневый сад».

Новое представление Чехова о человеческом счастье основывалось на убеждении писателя в том, что человек неотделим от его общественного бытии, что путь к справедливому общественному устройству есть вместе с тем путь к раскрепощению духовных возможностей людей, что одно немыслимо без другого, так как это две стороны единого процесса прогрессивного развития человеческого общества. Заботясь о справедливости, люди очеловечивают и самих себя. И всякое отступление от этого мудрого закона жизни, показывает художник, одновременно и античеловечно, и антиобщественно, так как ведет к укреплению несправедливости и вместе с тем к разрушению и гибели человеческой личности. Все произведения Чехова 90-х годов — и те, которые говорят о крушении и деградации человеческой личности («Три года», «Ионыч», «Крыжовник», «Человек в футляре» и многие, многие другие), и те, где речь идет о пробуждении самосознания («Учитель словесности», «Случай из практики», «Архиерей», «Невеста», «Вишневый сад»), подтверждают это со всей очевидностью.

Жизнь укрепляла исторический оптимизм Чехова. Уже будучи тяжелобольным, он писал в 1903 году: «Я все похварываю, начинаю уже стариться, скучаю здесь в Ялте и чувствую, как мимо меня уходит жизнь и как я не вижу много такого, что, как литератор, должен бы видеть. Вижу только и, к счастью, понимаю, что жизнь и люди становятся все лучше и лучше, умнее и честнее...»

Чехов видел главное — как сбываются его оптимистические убеждения и надежды, которые он пронес через всю свою жизнь и укрепил в результате глубокого и бесстрашного исследования действительности предреволюционной России, - может быть, самого бесстрашного и глубокого в русской литературе.

Трудно переоценить значение художественных открытий Чехова. Они непосредственно подвели мировую литературу к новому этапу се исторического развития — искусству социалистического реализма.

Назад