Биография Александра Сергеевича Пушкина. Южная ссылка (1820-1824) (Пушкин А. С.)

Между тем, пока поэма «Руслан и Людмила» гoтoвилась к печати, судьба преподнесла поэту первый неприятный сюрприз. Дo органов дoшел дoнoс В. Н. Карамзина — пушкинского завистника, литератора, склонного к авантюризму, — о дерзких, неподцензурных стихах и эпиграммах Пушкина на политические темы — оде «Вольность» и других. Поэту угрожала ссылка . Но после безрезультатного домашнего обыска поэт, прийдя к генерал-губернатору графу М. А. Милорадовичу, дoбровoльнo отдал тексты запрещенных стихотворений. Благодаря признанию, а также заступничеству Чаадаева и Федора Глинки — будущего декабриста, товарища поэта по «Зеленой лампе», 6 мая 1820 года Пушкин отбыл в «мягкую» ссылку на Юг.

С формально-бюрократической точки зрения эта «передислокация» не была даже ссылкой: Пушкина, как чиновника Коллегии иностранных дел, командировали к новому месту службы — лишив при этом права отказаться от перевода и выйти в отставку. Более того, правительство оказывало опальному поэту денежную поддержку: он получил 1000 рублей для совершения поездки на Кавказ; начальник Пушкина по ведомству иностранных дел И. А. Каподистрия даже на Лайбахском конгрессе находил время, чтобы осведомиться о положении ссыльного литератора.

По пути, в Екатеринославе (ныне Днепропетровск), где находилась тогда резиденция Инзова, Пушкин простудился и заболел тяжелой горячкой. Затем вместе с новым знакомым, славным героем Отечественной войны генералом Николаем Раевским отправился на Кавказ и в Крым. Лишь в октябре поэт прибыл к новому месту назначения в Кишинев, куда Инзов перенс свою резиденцию; здесь он в конце концов поселился в инзоновском доме, рас¬положенном в старой части города, на взгорье — так называемой Метрополии. Свободного времени у него было вдосталь; он занимался собиранием народных песен, легенд; очень много читал, размышлял о русской и европейской истории.

До 1822 года он хотя бы чувствовал себя в своей тарелке среди враждебной правительству южной молодежи: зимой 1821 года, отпущенный Инзовым на свадьбу генерала М. Ф. Орлова, он даже гостил в киевском имении Каменка у будущих декабристов. Переписывался с членами «Северного общества». Одного из лидеров декабристского движения, Владимира Федоровича Раевского, он предупредил о готовящемся обыске и аресте, благодаря чему тот успел сжечь часть опасных бумаг. Некоторые из будущих декабристов были поэтами. Однако для них поэзия была прежде всего средством достижения нравственных и политических целей. Резко изменился круг его общения.

Есть нечто символическое в том, что южная ссылка началась для Пушкина со знакомства с семейством генерала Раевского, а завершилась — дружбой с его сыном, Александром Николаевичем. Тогда, в 1820-м, семейная атмосфера Раевских была пронизана ощущением счастья и благополучия, взаимной любви и надежд на безмятежное будущее. Теперь, в 1824-м, многое непоправимо изменилось. Жизнь баловня судьбы А. Н. Раевского не сложилась. Он, прославившийся на всю Россию во время Отечественной войны, когда ему не было еще и семнадцати лет, к двадцати двум годам дослужившийся до чина полковника, наделенный блестящими дарованиями, так и не нашел достойного применения своему чудовищному самолюбию. Он мечтал — подобно Чаадаеву — о роли нового Наполеона, на худой конец — об участи нового Брута; а реальность предлагала ему заняться неспешной карьерой или присоединиться к заговору с самыми туманными перспективами. В конце концов Раевский озлобился, отошел ото всех дел, стал в буквальном смысле слова прожигать жизнь, эпатируя одесских дам желчными «мефистофельскими» речами, участвуя в скандальных историях, затевая по нескольку любовных романов одновременно.

В этом отношении Пушкин от Раевского не отставал. По словам одного довольно ехидного современника, Пушкин в Одессе «любил всех хорошеньких, всех свободных болтуний».

Многочисленные любовные драмы, «сердца горестные заметы» наполняли одесскую жизнь Пушкина пускай весьма относительным, но все-таки — смыслом. Однако он все резче, все острее переживал разочарование в ином, религиозном, смысле бытия. Глубокое и последовательное разочарование в политических иллюзиях умножалось на столь же глубокое и столь же последовательное разочарование в религиозной картине мира, на утрату веры в Бога. Недаром в один и тот же год (1823) он создает два абсолютно скептических стихотворения — «Свободы сеятель пустынный...» и «Демон». В первом из них поэт отвергает надежду на возможность благого общественного переустройства: «Паситесь, мирные народы!//Вас не разбудит чести клич». Во втором говорит о горьком метафизическом скепсисе, которым отныне пронизано его жизнеощущение.Пушкинский кризис 1823—1824 годов был не только и не столько творческим, сколько мировоззренческим: в одном из писем поэт сообщал, что берет «уроки чистого афеизма». Именно из-за этой фразы (письмо перехватят на почте) он будет исключен из государственной службы и в августе 1824-го переведен на жительство в фамильное имение Михаиловское под Псковом, под надзор полиции. Воронцов, который давно мечтал избавиться от строптивого подчиненного, ухаживавшего за его женой, просто не мог не воспользоваться таким удачным поводом: по тогдашним законам атеист не мог находиться на государевой службе. Все это выводило Пушкина из себя, выбивало его из колеи.

Годы, проведенные в Лицее, а отчасти и в Петербурге, были для него временем поэтической учебы у Жуковского, Батюшкова, француза Эвереста Парни. Юный Пушкин легко и свободно создавал стихи в анакреонтическом духе, воспевая любовь, вино, наслаждение жизнью. Но именно на Юге впервые зазвучал в полную силу собственный, незаемный лирический голос Пушкина. Во время путешествия с Н. Н. Раевским на палубе военного брига «Менгрелия», следовавшего в Гурзуф, поэт создал романтическую элегию «Погасло дневное светило...».

В этой элегии еще явственно слышатся отголоски художественной стилистики Батюшкова, влияние «школы гармонической точности». Но потрясающая, предельно выверенная организация стиховой формы, система повторов, подобных бесконечному накату волн, указывают на обретенное молодым Пушкиным поэтическое мастерство. А сгущенные, подчас грамматически путанные, образы элегии «Редеет облаков летучая гряда...», написанной в том же году, вопреки батюшковской традиции, и вовсе предельно далеки от «гармонической точности».

Но поэт и не стремился к ясности, его стиль и должен был казаться чуть-чуть туманным, как сам пейзаж, тающий в вечерних сумерках. Торжественные образы ночного моря, предзакатных гор, трепетная интонация — все это «приметы» романтизма, во власти которого находился тогда Пушкин.

Лирика этих лет необычайно разнообразна, буквально распахнута для самых разных тем, мотивов, лирических сюжетов. Пушкин с удовольствием обыгрывал историческую параллель между своей судьбою — и судьбой великого римского поэта Публия Овидия Назона, сосланного в 43 году до Рождества Христова в Молдавию, которая когда-то входила в состав Римской империи. Он мрачно говорил о «демоническом» разочаровании в жизни, бросал вызов Богу. Пушкин писал о свободе, стесняемой всевластной неволей, об утраченной любви, которая одновременно разрывает сердце и сулит ему блаженство воспоминаний. О верной дружбе, которая поверх пространства и времени соединяет разлученных друзей, сводит их в тайный круг: «Друзьям» («Вчера был в день разлуки шумной...», 1822). Те же мотивы звучали в цикле романтических «южных» поэм, созданных под влиянием стихотворных «восточных повестей» великого английского романтика Дж. Г. Байрона: «Кавказский пленник» (1820—1821), «Бахчисарайский фонтан» (1821—1823), «Цыганы» (1824).