Биография Александра Сергеевича Пушкина МИХАЙЛОВСКАЯ ССЫЛКА (1824-1826) (Пушкин А. С.)

По сообщению псковской земской полиции Пушкин прибыл в свое родовое поместье 9 августа 1824 года. Здесь его ожидали родители, брат Лев, сестра Ольга. Радость семейной встречи оказалась недолгой: вскоре выяснилось, что Сергей Львович согласился содействовать полиции в тайном надзоре над сыном; это окончательно испортило отношения Пушкина с отцом, и без того прохладные, — вплоть до 1828 года они вообще практически не общались. В конце концов обязанности надзора политического перешли к Опочецкому предводителю дворянства, а духовного — к настоятелю Святогорского монастыря, отстоявшего от Михайловского на три версты. Маленький, рыжеватый и очень добрый монах не слишком обременял ссыльного поэта своей опекой; лишь когда в январе 1825 года Пушкина неожиданно навестил Иван Пущин, отец-настоятель счел нужным явиться и освидетельствовать гостя.

Впрочем, возможно, он просто хотел повидаться с новым человеком — Михайловское было тогда провинциальной глушью, круг общения разнообразием не отличался. Через несколько минут монах оставил друзей наедине — и за те сутки, что провел в пушкинском имении Пущин, они смогли наговориться всласть. А затем расстались — уже навсегда. Пущину предстоял арест по делу декабристов, ссылка, поражение в правах; Пушкину — возвращение в столицу, мучительный и в конечном счете неплодотворный диалог с Николаем I. Но это все — впереди. А пока Пушкин собирает и записывает народные сказки, песни; читает и глубоко обдумывает трагические коллизии Шекспира; получив официальный вызов в Псков, для представления местному губернскому начальству, пользовался случаем и, переодевшись в мужицкий костюм, посещал базары; охотно общался с обитателями и (особенно) обитательницами соседнего села Тригорского, стоявшего на той же речке Сороти, что и Михайловское. Владелицей Тригорского была Прасковья Александровна Осипова. Ее дочери от первого брака, Анна и Евпраксия Вульф, являли собою полную противоположность: серьезность первой была оттенена воздушной легкостью второй; Пушкин ухаживал за обеими. В Тригорском возобновилось — и быстро переросло в любовную страсть — его знакомство с Анной Петровной Керн, урожденной Полторацкой, выданной замуж за старого генерала, но не считавшей брачные узы священными и ведшей весьма вольный образ жизни. Называя ее в письмах «Вавилонской блудницей», Пушкин в то же самое время посвятит ей утонченное любовное послание, в котором подхватит строчку Жуковского «Гений чистой красоты»

Ни легковесные слова писем, ни утонченную стилистику послания не следует принимать на веру; и то, и другое — дань стилистическому кодексу эпохи, дань традиции, которая предписывала «сниженное» обсуждение любовной темы в дружеском письме и «возвышенное» — в лирическом стихотворении. На самом же деле чувство Пушкина к Анне Керн было достаточно глубоким.

Тригорским общением было скрашено михайловское одиночество. Особенный кулинарный восторг вызывала у Пушкина жженка, которую отлично заваривала Евпраксия Вульф, в замужестве Вревская. В 1826 году, когда Пушкина навестит в Михайловском поэт Николай Языков, они будут собираться у Зизи (детское имя Евпраксии). Об этих посиделках вспоминал А. Н. Вульф: «Сестра моя Euphrosine, бывало, заваривает всем нам после обеда жженку: сестра прекрасно ее варила, да и Пушкин... любил, чтобы она заваривала жженку... и вот мы из... звонких бокалов... сидим, беседуем да распиваем пунш». Заметим, что разбиравшийся в кухне, следивший за «красой ногтей» и ценивший хорошие вина Пушкин (в отличие от А. Н. Вульфа) никогда бы не спутал настоящую тригорскую жженку с элементарным пуншем. В то же самое время это и почти точный рецепт чудесного напитка. Его основа — высококачественный ром (или добротный коньяк), в который добавляют сахар, лимон («плоды сладостной Мессины»), пряности, затем поджигают и тут же заливают огонь вином, не дав крепкому и сладкому настою перегореть.

И тем не менее, перебравшись в Мйхайловское, Пушкин чуть было не впал в ипохондрию. Друзья всерьез опасались за его душевное здоровье. Вместо Одессы — пускай пыльной, пускай скучной, но все-таки имеющей свое «общество», свои — привычные для людей пушкинского круга — развлечения (театр, салон, ресторация), он попал в настоящую деревню, вынужден был вести однообразную жизнь холостого помещика, к тому же лишенного права свободного передвижения. Ему досаждали осенняя распутица, летние «комары да мухи», суровые зимние холода. Он вновь всерьез задумался о перспективе тайной эмиграции — и посвятил в свои планы старшего сына Прасковьи Александровны, дерптского студента Алексея Вульфа; Вульф даже предлагал «вывезти» Пушкина за границу под видом слуги. В конце концов решили обратиться к свойственнику Жуковского, дерптскому хирургу И. Ф. Мойеру, с просьбой вызвать Пушкина в Дерпт на предмет обследования ножного аневризма; чтобы ускорить дело, поэт стал усиленно жаловаться Жуковскому и родственникам на ухудшение самочувствия. Он надеялся, что эти жалобы заставят близких ходатайствовать перед Мойером о скорейшем приглашении опального поэта; однако напуганные родственники, из опасения, что в дороге состояние мнимо больного Пушкина ухудшится, уговорили Мойера самого приехать во Псков и даже распорядились послать за ним коляску. Теперь уже заговорщикам пришлось идти на попятный, уговаривать ни о чем не подозревавшего врача отменить «визит».

Но Пушкин, с его удивительной восприимчивостью к любым формам жизнеустройства, преодолел первоначальное разочарование. На смену светской рассеянности, житейскому хаосу послелицейских лет пришло сосредоточенное вдохновение, купленное ценой вынужденного затворничества. И недаром именно в Михайловском полным ходом пошла работа над романом в стихах «Евгений Онегин», задуманным и начатым еще на Юге. Работа над романом продолжалась свыше восьми лет.

Стихотворение «Пророк» было написано 8 сентября 1826 года, по пути из Михайловского в Москву, куда поэт был вызван по приказу Николая I, недавно вступившего на престол. (11 мая 1826-го ссыльный Пушкин направил новому государю письмо с просьбой разрешить выезд за пределы Пскова для лечения; к письму приложена была расписка в том, что ни в каких тайных обществах он не состоял и обещает впредь никогда в них не состоять.) Есть нечто символическое в том, что именно «Пророком» завершилось раннее творчество Пушкина — и открылась вторая половина его творческой жизни.