О творчестве Честерона (Английская Литература)

Рекомендуя советским читателям в 1926 году русский перевод сборника рассказов Честерона «Человек, который знал слишком много», А. В. Луначарский усматривал достоинство честероновской новеллистики в сочетании увлекательной оригинальной фабулы с остротой социальных характеристик.

Рассказы Гилберта Честерона (1874-1936) действительно выделяются как самое ценное в обширном наследии этого весьма плодовитого писателя, сочинявшего и стихи, и романы, и трактаты на социально-политические, литературные и философские темы. Но если во многих крупных произведениях Честерона на первый план назойливо выпирает ложная тенденциозность, превращения их в надуманную, искусственную романтическую аллегорию, сквозь которую лишь очень смутно проступают подлинные черты современности, то в его новеллах гораздо больше жизни и движения; излюбленные парадоксы Честерона облекаются здесь не в форму назидательных рассуждений, а вспыхивают целым фейерверком остродраматических ситуаций, внезапных поворотов сюжета, поразительных контрастов между видимостью и сущностью действующих лиц.

Перед читателями рассказов Честерона то и дело разверзаются моральные пропасти.

Привычные авторитеты рушатся; отношения, освещенные вековыми традициями, оказываются фикцией. Многие из лучших его рассказов обязаны своим художественным эффектом резкости контраста между официальной репутацией и действительной сущностью изображаемых им лиц. Так, генерал Сент-Клэр, герой британских националистов, «делатель империи», прославленный посмертно как мученик патриотизма, был на самом деле бесчестным предателем, с которым расправились собственные солдаты и офицеры, убедившись в его измене («Сломанная шпага»). Промышленного магната сэра Исаака Гука считают убитым слугою, в действительности же он был задушен своим «другом», премьер-министром, которого он шантажировал; попутно выясняется, что все без исключения гости, находившиеся в имении Гука, имели свои причины желать его смерти («Причуда рыболова»).

Чаще всего подобные преступления остаются у Честерона безнаказанными. «Крупная рыба может оборвать леску и уйти», - замечает один из выведенных им персонажей.

В этом отношении Честерон заметно отступает от старой, «классической» традиции английского детектива, которая, начиная с Конан Дойля, создателя Шерлока Холмса, требовала посрамления преступника и восстановления прав буржуазного закона и частной собственности. Честерон позволяет себе иронизировать и над тем и над другим. Мир крупных дельцов-монополистов, финансовых и политических афер, капиталистической прессы и рекламы предстает в его рассказах в гротескном – порой комическом, а чаще всего зловещем облике.

Охотнее всего писатель пользуется образом чудовищного и нелепого маскарада. Смешным и отвратительным «ряженым» оказывается герцог Эксмур («Лиловый парик»). Выжига-стряпчий, мошеннически прибравший к рукам владения и титул своего знатного хозяина, носит фантастический лиловый парик – доказательство его кровного родства с Эксмурами. В «Скандальном происшествии с отцом Брауном» перед нами своего рода буффонада, пародирующая сенсационные уголовные «боевики» буржуазной прессы. Не настоящим, фальшивым, основанным на ложных претензиях и дутых репутация выглядит у Честерона мир больших денег и «высокой» политики.

Но Честерон изображает этот мир не как писатель-реалист, а как писатель-романтик. Типическому обобщению поступков и характеров живых людей он предпочитает произвольную и причудливую игру воображения. Его мало занимает социальная и психологическая мотивировка событий, раскрытие душевной жизни героев; для Честерона-художника гораздо важнее неожиданный драматический поворот сюжета, экстравагантная развязка, внезапно смещающая наподобие землетрясения реальные пропорции и соотношения явлений.

Нельзя не заметить, однако, что при всей своей эффектности романтические разоблачения Честерона не посягают на самое существо изображаемого им общественного строя. Трещины в земной коре, разверзающиеся в ходе описываемых им моральных катастроф, сглаживаются, едва не успев возникнуть. Какие бы темные дела ни выходили вдруг на свет, какие бы злодейские лица ни выглядывали из-под почтенных масок, все в конце концов остается по-прежнему, да иначе, как видно, по мнению писателя, и быть не может.

Эти компромиссные, примирительные тенденции, умеряющие силу романтических выпадов Честерона против существующего положения вещей в описываемой им Англии, находят себе объяснение в общественных убеждениях автора.

Вспоминая в «Автобиографии» период становления своих социально-политических взглядов на рубеже XIX-XX веков, Честерон писал, что «с неохотой называл себя империалистом». Как тогда, так и позднее он выступал сторонником мнимого «третьего пути» общественного развития, провозглашая себя борцом против социализма и против капиталистической «плутократии». Его программа, беспощадно высмеянная Бернардом Шоу, с которым Честерон не раз скрещивал оружие в публичных диспутах и печатной полемике, была своего рода романтической утопией реставрированного феодализма. В эпоху империализма и пролетарской революции Честерон выдвигал планы «разукрупнения» промышленности и децентрализации государства и мечтал о возрождении доброй старой крестьянской Англии. В отношении же нравственного «исправления» общества все свои надежды он возлагал на католицизм и сам в 1922 году принял католичество.

В этой программе возврата назад, к средневековью, было много бравады, но она, разумеется, не представляла никакой реальной опасности для столь шумно обличаемого им царства плутократов и монополистов. Большим младенцем, который и на старости лет тешит себя сказками, назвал Честерона Бернард Шоу.

Реакционно-утопические идеи Честерона довольно полно выразились уже в его первом, в своем роде программном романе «Наполеон из Ноттинг-хилла» (1904). Этот роман повествует о фантастической реставрации средневековых обычаев в Лондоне 21 века. Адам Уэйн – честолюбивый приказчик из мануфактурной лавки, ставший городским головой Ноттинг-хилла, одного из лондонских районов, вступает в бой против ополчения других районов столицы. Честерон с увлечением повествует о рукопашных схватках латников, вооруженных пиками и алебардами, разыгрывающихся на улицах «цивилизованного» Лондона, и о крушении буржуазно-демократической «законности», вытесняемой феодальным правом меча. «Наполеон из Ноттинг-хилла» написан в юмористическом тоне: вся история кровопролитных междоусобиц, изложенная в нем, оказывается в конце концов лишь следствием грандиозной шутки, затеянной выборным «королем» - бывшим клерком Обероном Квином, пожелавшим курьеза ради восстановить в лондонских муниципалитетах обычаи «доброй старой веселой Англии». В шутливой форме здесь выражены, однако, весьма существенные для творчества Честерона мысли – презрение к буржуазно-демократическим свободам, уверенность в том, что поступательное развитие человечества может быть без труда остановлено и обращено вспять, к средневековью, и представление о народе как о скопище марионеток, легко подчиняющихся произволу исключительных личностей.

В романе «Человек, который был четвергом» (1908), впоследствии переделанном для сцены (в 20-ых годах он ставился и в Москве на сцене Камерного театра), Честерон, пожалуй, с наибольшей откровенностью обнаруживает охранительную, реакционную сущность своих парадоксов. Написанная также в характерной для многих произведений писателя форме фантастически-эксцентрической буффонады, снабжая знаменательным подзаголовком «кошмар, книга вводит читателей в подпольный мир заговорщиков, врагов существующего строя. В этот мир случайно проникает герой, добропорядочный обыватель Гэбриел Сайм, «поэт законности… порядка… и благопристойности», добровольно ставший агентом сыскной полиции. Избранный в верховный совет бунтовщиков, члены которого из конспирации именуются по дням недели, Сайм – «человек, ставший четвергом», - ощущает себя в гуще зловещих дел. Однако в первые же часы и дни своего существования он с возрастающим изумлением обнаруживает, что и все остальные «бунтовщики» также не революционеры, а законспирированные полицейские шпики. После многих комических недоразумений и авантюр роман заканчивается колоссальным шутовским маскарадом, во время которого выясняется, что глава тайного совета заговорщиков – «воскресенье», толстяк-великан, обладающий фантастической вездесущностью и всеведеньем, - не кто иной, как шеф полиции. Замыслы подпольщиков оказываются блефом. По мысли автора, роман «Человек, который был четвергом» должен был, очевидно, явиться своего рода апофеозом существующего порядка и доказательством несостоятельности бунтарских посягательств на него.

Этическая программа Честерона полнее всего выразилась все в той же присущей его творчеству эксцентричной манере – в романе «Жив человек» (1912), своего рода манифесте честероновского оптимизма. Герой романа, Инносент Смит (самое имя которого – «Innocent» - «простак» - кажется программным) вторгается, как ураган, в мирную, затхлую жизнь лондонского мещанского пансиона, опрокидывая все вверх дном и вовлекая всех в свои веселые дурачества. Смит – апостол воинствующего оптимизма. Еще в бытность студентом в Оксфорде он под дулом пистолета заставил своего профессора, поклонника унылой философии Шопенгауэра, спеть гимн в честь радостей жизни верхом на водосточной трубе. Его дальнейшие подвиги во славу бытия еще более эксцентричны: ему ничего не стоит обойти вокруг света, через Сибирь, Китай и Соединенные Штаты, чтобы испытать радость возвращения «кратчайшей дорогой» домой; по-разному гримируясь и переодеваясь, он ухаживает за своей женой, чтобы еще раз пережить поэзию сватовства и медового месяца. Шумное и экстравагантное веселье Смита выглядит, однако, в романе нарочитым и искусственным, несмотря на все старания автора придать ему значительность жизненной программы. Здесь, как и в других подобных произведениях Честерона, особенно заметно его отступление от классических реалистических традиций английского юмора. Комическое начало приобретает по преимуществу формальный характер; оно не вытекает естественно из реальных противоречий жизни, а основывается на произвольном и нарочитом опрокидывании привычных отношений и пропорций. Автор как бы забавляется тем, что на глазах читателя играет жизнью своих героев. Характерно, что в автобиографии Честерон сам сравнил себя с героем одной из своих задуманных, но ненаписанных книг – человеком, который, будучи по видимости преуспевающим дельцом, втайне с детским увлечением занимается игрой в куклы или оловянные солдатики.

В романе «Перелетный кабак» (1914), а также в «Возвращении Дон Кихота» (1926) и других поздних книгах Честерон развивает реакционно-романтические, социально-утопические мотивы, отчасти намеченные в «Наполеоне из Ноттинг-хилла». В различных фантастических формах он снова и снова изображает попытки восстановления в Англии средневековых нравов, рисует борьбу новоявленных «рыцарей» и «йоменов» против плутократов и политиканов. Шутовской, юмористический дух этих книг не оставляет сомнений в том, что и сам Честерон рассматривает свою утопию лишь как своего рода причуду, отнюдь не придавая сколько-нибудь серьезного общественного значения подобной игре в «оппозицию». Это особенно резко обнаруживается в финале «Возвращения Дон Кихота»: чудак-библиотекарь Майкл Херн, всерьез вошедший в роль короля Ричарда Львиное Сердце и вообразивший себя борцом за восстановление социальной справедливости на феодально-средневековый лад, обнаруживает, что к делу реставрации средневековья поспешили примазаться заводчики и финансисты, рассчитывающие таким образом укрепить свои привилегии и обуздать недвольных рабочих.

Взгляды Честерона отразились и в выборе его положительных героев.

Это – одинокие донкихоты, обращающие картонные мечи романтики против обличаемого ими мира реальности. Картонный меч отца Брауна, героя многих новеллистических циклов Честерона, - религиозное увещание и утешение. Согласно концепции Честерона, именно он, незаметный и даже смешной провинциальный священник, оказывается великим сердцеведом, посрамляющим своей проницательностью и преступников и профессиональных слуг закона. Отец Браун, каким показывает его Честерон, все знает, все понимает, но в сущности, ничего не может изменить. В распоряжении Хорна Фишера, главного действующего лица рассказов о «Человеке, который знал слишком много», столь же бессильное оружие – иронический скептицизм; зная все тайны пружины и закулисную механику правящих кругов, к которым он принадлежит по происхождению, он не порывает связи с этим миром, хотя презирает его, и занимает в нём унылую позицию вечного отшельника, хранящего про себя свою бесполезную и горькую мудрость.

Новеллистические циклы Честерона, представленные в настоящем сборнике, создавались им на протяжении многих лет его жизни. Первая книга рассказов («Неведение отца Брауна») вышла в 1911 году; за нею последовало еще несколько сборников, посвященных приключениям этого героя; последний сборник цикла («Скандальное происшествие с отцом Брауном») вышел в 1935 году. Сборник рассказов «Человек, который знал слишком много» был издан в 1922 году.

Советский читатель не нуждается в противоядии против беспомощных и наивных предрассудков Честерона – запоздалого романтика, тщетно мечтавшего «спасти» мир и от социализма и от империализма, повернув вспять общественное развитие. Абсурдность его реакционно-романтической программы восстановления средневековья с полной очевидностью доказана самой историей. Но читатель оценит по достоинству остроумие Честерона-рассказчика, неистощимость его выдумки и увлекательность повествования, делающие его новеллы одним из примечательных явлений английской литературы XX века.

Автор: А. Елистратова; Источник: книга Г. К. Честерон. Рассказы. - М.: Правда, 1981.