Родина Россия в поэзии и творчестве Смерть писателя (Бунин И. А.)

Чувство родины никогда не покидало Бунина. Особенно сильно оно проявилось во время войны с гитлеровской Германией. Бунин не отходил от радио, чтобы узнать правду о про-движении советских войск, а потом записывал услышанное в дневник; во время фашистской оккупации он, с риском для жизни, принимал в своем доме советских военнопленных...

Одиночество, болезни и нужда подрывали здоровье писателя.

Последнее десятилетие своей жизни он был, по собственным словам, так нищ, что совершенно не знал, чем и как существовать. Несколько раз для него собирали, в порядке благотворительности, деньги среди богатых людей. Издателей его произведений почти не находилось.

И все же Бунин не прекращал творчества. Он писал рассказы для своих «Темных аллей», исправлял старые произведения, записывал в многочисленные тетрадки разные словечки, имена, выражения, диалоги для будущих произведений, готовил к изданию сборники своих рассказов, работал (буквально до последних дней жизни) над книгой о Чехове...

Трудно найти художника, столь придирчивого и беспощадного к себе, как Бунин. Он работал до изнурения, редко оставался доволен собою и всегда старался уничтожить черновики, не желая, чтобы после его смерти исследователи в них «копались». Не вынося мысли о том, чтобы посторонний глаз увидел технику его работы, он в то же время охотно приоткрывал завесу над некоторыми из тайн своего ремесла. «Как возникает во мне решение писать? Чаще всего совершенно неожиданно, — рассказывал он. — Эта тяга писать проявляется у меня всегда из чувства какого-то волнения, грустного или радостного чувства, чаще всего оно связано с какой-нибудь развернувшейся передо мной картиной, с каким-то отдельным человеческим образом, с человеческим чувством... Я часто приступаю к своей работе, не только не имея в голове готовой фабулы, но и как-то еще не обладая вполне пониманием ее окончательной цели... только самый общий смысл произведения владеет мною в этот начальный момент — лишь звук его, если можно так выразиться... Если этот изначальный звук не удается взять правильно, то неизбежно или запутаешься и отложишь начатое, или просто отбросишь начатое, как негодное...»

После того как удавалось уловить этот первый звук, начиналась пристальная работа над словом. «Нельзя творить как птица поет, — говорил Бунин. — Надо строить. Если дом строить — нужен план, и каждый кирпич к кирпичу подогнать и скрепить. Работать надо».

Как уже было сказано, он не терпел в языке фальши, стилизации. На такие вещи у Ивана Алексеевича был абсолютный слух, так же, как и на словесные штампы, которых он не выносил даже в обыденном разговоре. Когда однажды собеседник, о чем-то рассказывая, выразился так: «недоразумение произошло на почве...», Бунин, поморщась, перебил его и сказал, что это звучит по-газетному и что на почве растет трава, а не происходят недоразумения. Сам он был талантливейшим устным рассказчиком, современники вспоминают непередаваемые бунинские присказки, пословицы, словечки; среди близких людей любил притворно и смешно ворчать и употреблять не вполне цензурные слова — чувство юмора было развито в нем очень сильно. Но в свое творчество не допускал ничего «несерьезного». Он пользовался самыми, казалось бы, простыми, обычными словами, считая, что писатель вовсе не должен искать каких-то особенных, красивых, изысканных речений, что «химия слов» рождается не из стремления к оригинальности, а исключительно из «состояния, которое адекватно человеку». Поэтому самые обыкновенные и привычные слова столь сжато, выразительно и насущно сочетаются в бунинской прозе друг с другом, что образуют магию музыку, приближаются к стихо-творной речи:

«На ранней заре, когда еще кричат петухи и по-черному дымятся избы, распахнешь, бывало, окно в прохладный сад, наполненный лиловатым туманом, сквозь который ярко блестит кое-где утреннее солнце, и не утерпишь — велишь поскорее заседлывать лошадь, а сам побежишь умываться на пруд. Мелкая листва почти вся облетела с прибрежных лозин, и сучья сквозят на бирюзовом небе. Вода под лозинами стала прозрачная, ледяная и как будто тяжелая» («Антоновские яблоки»).

«И вот я поднимался на деревянное крылечко, занесенное снегом, дергал кольцо шуршащей проволоки, проведенной в сенцы, в сенцах жестью дребезжал звонок — и за дверью слышались быстро сбегавшие с крутой деревянной лестницы шаги, дверь отворялась — и на нее, на ее шаль и белую кофточку несло ветром, метелью... Я кидался целовать ее, обнимая от ветра, и мы бежали наверх, в морозном холоде и в темноте лест-ницы, в ее тоже холодную комнатку, скучно освещенную керосиновой лампочкой...» («В одной знакомой улице»).

Читать Бунина нужно медленно; его «густая», по выражению Чехова, проза проникает в читателя не сразу; «пробегать» ее глазами бессмысленно, ибо даже одно недочитанное, недочувствованное слово — потеря целой фразы. Предшествующий огромный труд художника требует истинно сотворческого труда читателя.

Незадолго до смерти Бунин отыскал свой старый рассказ «Бернар», исправил его и сделал своего рода поэтическим завещанием. В каждого человека, считал он, вложен от рождения тот или иной талант и вместе с тем — «священный долг не зарывать его в землю. Зачем, почему? Мы этого не знаем. Но мы должны знать, что всё в этом непостижимом для нас мире непременно должно иметь какой-то смысл».

Сам Бунин выполнил свой «священный долг». Его творчество, светлое и жизнеутверждающее, полностью соответствует мысли, высказанной им однажды:

«От жизни человечества, от веков, поколений остается на земле только высокое, доброе и прекрасное, только это».

Так и от жизни Ивана Алексеевича Бунина осталось его высокое, доброе и прекрасное искусство, которое влилось в великую русскую классическую литературу.

А. Саакянц

Бунин И.А. Рассказы. М., «Худож. лит.», 1978. 351 с. (Классики и современники. Русская классическая литература).

В настоящее издание вошли лучшие рассказы Ивана Алексеевича Бунина. (1870—1953): «Антоновские яблоки», «Маленький роман», «Худая трава», «Господин из Сан-Франциско», «Легкое дыхание», «Бернар» и др.

Назад