1909 – 1917 Стихи Маяковского. Часть 2. (Маяковский В. В.)

Пожар сердца

С первых шагов в литературе поэта тянуло к созданиям большим, монументальным, способным стать вровень с героической эпохой. На протяжении всей жизни он будет чередовать россыпь лирических стихов с крупными самородками поэм, пьес, киносценариев.

Уже летом 1913 года Маяковский написал пьесу в стихах, предназначенную для сценической постановки. Название нашлось не сразу, на рукописи, сданной в цензуру, кроме имени и фамилии автора, стояло лишь жанровое обозначение — «Трагедия».

Цензурное разрешение на спектакль было получено, но после этого в рукопись уже нельзя было вносить никаких изменений, и трагедия стала называться «Владимир Маяковский»!

Пьесу пронизывает мысль о социальном предназначении таланта. Герою пьесы — поэту, «граненых строчек босому алмазнику» — вручают тогу, лавровый венок, звание князя, но вместе с этим — ответственность за все человеческие страдания, за все людское горе. «Князю» преподносят не обычные дары, а слезы, слезки, слезищи — груду слез, которая становится вечной ношей поэта...

И снова — искренние романтические строки: «Мы солнца приколем любимым на платье, из звезд накуем серебрящихся брошек».

Очень сложна структура поэмы, даже список действующих лиц может ошарашить читателя: «Старик с черными сухими кошками (несколько тысяч лет)», «Человек без головы», «Человек с двумя поцелуями» и так далее. При желании не так уж. трудно разобраться в экстравагантной символике и авторских иносказаниях, но воспринять полностью смысл необычного зрелища и странных монологов зрители, конечно, не могли. Позднее это понял и сам поэт, хладнокровно описавший сценическую судьбу трагедии: «Просвистели ее до дырок».

Поэма «Облако в штанах» была уже совершенным художественным созданием. Ее появление знаменовало рождение в России крупного национального поэта. Маяковский возродил, казалось, навсегда утраченное искусство большой поэтической формы, разработанное создателями «Полтавы» и «Медного всадника», «Демона» и «Мцыри». Его лирический голос вобрал в себя голоса миллионов людей, в душах которых зрела ненависть к буржуазному укладу жизни и появлялись представления о новом общественном устройстве...

Для понимания отдельных мест поэмы нужно знать, что в образе «горящие руки «Лузитании» живет напоминание о трагедии десятков сотен людей, пассажиров парохода, потопленного в 1915 году германской подводной лодкой; что знаменитая картина Леонардо да Винчи «Джоконда» была в 1911 году похищена из Лувра и только через много месяцев возвращена в музей; что имя Азефа — полицейского провокатора, пробравшегося в руководство партии эсеров н отправившего на виселицы и в тюрьмы десятки революционеров, — было ненавистно каждому честному человеку. Но эти и некоторые другие сведения легко получить из справочной литературы. Гораздо труднее восстановить общее впечатление дерзостной необычности, поражающей новизны, художественной и политической смелости, а именно такие чувства возникали у современников поэта.

Первоначально уже в названии поэмы — «Тринадцатый апостол» _ был неприкрытый вызов. Двенадцать апостолов, по евангельской легенде, разнесли по миру христианское учение, тринадцатый вероучитель дает людям новый, бунтарский завет:

Выньте, гулящие, руки из брюк — берите камень, нож или бомбу, и если у которого нету рук — пришел чтоб и бился лбом бы!

Название пришлось изменить. «Когда я пришел с этим произведением в цензуру, — рассказывает Маяковский, — то меня спросили: «Что вы, на каторгу захотели?» Я сказал, что ни в коем случае, что это никак меня не устраивает. Тогда мне вычеркнули шесть страниц, в том числе и заглавие...»

Второе и окончательное название — «Облако в штанах» — подчеркнуло тональность, в которой проявляется огромное, всепоглощающее чувство любви, выдвинуло на первый план, казалось бы, сугубо личное, интимное содержание человеческой драмы. Но социальное и личное в поэме неразделимы, и в этом ее художественная новизна, секрет ее потрясающей эмоциональной силы.

Вспомните пушкинское стихотворение «Пророк»: чтобы обрести способность «глаголом жечь сердца людей», поэту нужно огромное потрясение, явление «шестикрылого серафима». У Маяковского роль крылатого вестника играет любовь — душевная драма, пережитая героем, обострила его социальное зрение, придала мужество и смелость, решительность и отвагу.

Трещина в сердце героя обнажила, говоря словами Гейне, «великую мировую трещину», состояние общественной атмосферы в тот момент, когда назревал кардинальный поворот, перелом в ходе общественного процесса.

«Вы думаете, это бредит малярия?» — вызывающе вопрошает поэт в «Облаке в штанах» и сразу категорично утверждает: «Это было, было в Одессе». Буйное воображение поэта отталкивалось от реальных событий, в основу грандиозной фантазии ложились земные представления. Около полутора лет разделяют случай в Одессе и его поэтическое изображение. Время не приглушило остроты переживаний, но помогло поэту прочувствовать и осмыслить личный «инцидент» в широком общественном контексте, «укрупнить» смысл происшедшего, придать ему социально-политический смысл.

Любовная неудача выступает в поэме не случаем, а закономерностью общественного уклада, в котором деньги, чистоган, нажива вытеснили чувства и эмоции. Поэтому протест против «обуржуазивания» любви переходит в яростные атаки против буржуазного искусства, в призывы к революционному восстанию, в насмешку над небесной позолотой, прикрывающей земные мерзости богом. «Долой вашу любовь, долой ваше искусство, долой ваш строй, долой вашу религию» — так охарактеризовал Маяковский пафос своей поэмы в предисловии к первому полному изданию в 1918 году.

Поэма начинается уже знакомой по первым стихотворениям Маяковского романтической оппозицией: «Я» — «красивый, двадцатидвухлетний», «Вы» — «прокисшие в блохастом грязненьке».

Однако позиция гордого одиночества уже не характерна для поэта, «я» в поэме то и дело переходит в «мы» («Мы сами творцы в горящем гимне...», «Мы — каждый — держим в своей пятерне миров приводные ремни»). Пробивается неодолимое желание быть с массами, даже готовность к самопожертвованию во имя счастья всех. Подобно горьковскому Данко, герой предлагает людям свою окровавленную душу, как ярко-красное знамя, как факел, указывающий дорогу в будущее.

В эмоциональном бунте героя постепенно вырисовывается тот комплекс идей, который сделал Маяковского поэтом великой революции. Мы видим здесь требование дать слово «безъязыкой» улице, призыв творить в «шуме фабрики и лаборатории», наконец — пророчество будущей революции.

Высокий эмоциональный накал, предельно напряженные интонации поэмы определили особую экспрессивность образного языка: солнце поэт уподобляет моноклю в собственном -глазу, он воюет с богом, один на один общается со вселенной. Нервная дрожь героя вызывает сотрясение в здании, рушится штукатурка, лязгают двери. Метафора «огонь любви» переводится в буквальный план — «плавлю лбом стекло окошечное». Возникает лихорадочно-возбужденное описание сердечного пожара — с лестницами, бочками, блестящими касками и сапожищами пожарных, с обугленными «поцелуишками».

Стремясь добиться точного выражения, Маяковский часто прибегает к словесным новообразованиям. По образу и подобию широко распространенных сложных слов он создает новые смысловые варианты. К широко распространенному слову «зажиревший» он добавляет собственное — «выжиревший», по типу «пересмеиваться» создает слово «перехихикиваться», к слову «забившись» появляется необычная аналогия — «зашвырнувшись». Поэт любит добавочные приставки и необычные суффиксы, с помощью их он образует слова «изыздеваюсь», «выкипячивают», «размозолев».

Словом, много необычного, дерзкого, вновь найденного, изобретенного увидели современники Маяковского в поэме. Кое от каких средств выразительности поэт потом отказался, однако путь был определен: для выражения новых, больших чувств он всегда будет искать новые формы, новые слова. Поэма «Флейта-позвоночник», написанная «залпом», в короткий промежуток времени, вскоре после «Облака в штанах», продолжает и развивает некоторые мотивы предшествующего произведения. Однако она более камерна. Если первую поэму можно уподобить четырехчастной симфонии (в которой сложно соединены разные голоса, мотивы и интонации), то для второй напрашиваются другие музыкальные термины — лирическая соната или концерт.

Последнее обозначение применил и Маяковский в прологе: «Сегодня я на всякий случай даю прощальный концерт». Концерт для флейты с... Подобрать определение для сопровождения сольной партии нелегко. Поэт соединяет название нежноголосого музыкального инструмента с откровенным прозаизмом — «позвоночник». Неземная мелодия «флейты» оттеняется физически ощутимыми столкновениями с реальным бытием, с грубоматериальными общественными отношениями.

Каждая часть поэмы заключена в кольцевую «рамку»: последние строки повторяют или варьируют начальные строфы. Этот нечастый у Маяковского прием лирической композиции четко выделяет идейно-эмоциональный пафос каждого раздела и придает всему произведению особое изящество.

В первой части поэмы с присущей Маяковскому экспрессией воспроизводится «ад» любви, нечеловеческие мучения, которые причиняет неразделенное чувство. Как бы продолжая богоборческий монолог предыдущей поэмы, лирический герой требует от «всевышнего инквизитора» прекратить изуверскую душевную пытку, предпочтя ей любые физические страдания:

Привяжи меня к кометам, как к хвостам лошадиным, и вымчи,

рвя о звездные зубья.

Вторая часть резко контрастна по отношению к первой: прямо из адского пекла читатель попадает в идеальный мир. Любовь здесь вознесена и прославлена как первооснова всего сущего. Это огромное, неодолимое и всевластное пламя, сжигающее в человеке все мелочное, суетное, эгоистичное, вдохновляющее его на подвиги и дерзания. Гуманность и благородство любви торжествуют над безумием братоубийственной войны, над ходом времени и событий, случайностями и превратностями судьбы.

В заключительной части любовь-мучение и любовь-награда слились в конкретное, земное, неразложимое чувство. Оно необычайно драматично.

Нельзя не любить и нельзя принять позор продажной любви — вот заколдованный круг, в котором мечется герой. Единственный выход — горький, но достойный человека — сделать свои страдания искупительными для других, из душевных мук извлечь поэтическое слово, обращенное к людям. Подвиг творчества («Видите — гвоздями слов привит к бумаге я») переплавил личную боль в страстный протест против бездушного мира, в горячую мечту о чистой, «незасаленной» любви.

Назад || Далее