|
Вы здесь: Критика24.ру › Радищев А. Н.
Рабство крепостное право в Путешествие из Петербурга в Москву (Радищев А. Н.)
Когда дворянин-путешественник отправлялся в заграничный вояж, он привозил занимательную повесть о чужих землях, чужих народах. Но что за путешествие можно было совершить из Петербурга в Москву? Что можно было увидеть, на изъезженном тракте между двумя столицами? Чему удивиться?.. Россия — не Швейцария. Россия — это будни, привычное, примелькавшееся. За околицу екатерининского Петербурга выехал ничем не отличавшийся от прочих проезжающих человек. Человек, как все, огляделся, но внимание его не задержали ни пестрые краски цветущих лугов, ни березовые хороводы, ни звенящий жаворонок. По рыхлой борозде шагал за сохой мужик. Крестьянин пахал в праздник по самой жаре. Путешественник вылез из кибитки и подошел к нему. На недоуменный вопрос барина мужик ответил: «В неделе-то, барин, шесть дней, а мы шесть раз в неделю ходим на барщину... У господина на пашне сто рук для одного рта, а у меня две для семи тов... Не одни праздники, и ночь наша. Не ленись наш брат, то с голоду не умрет». И путешественник понял вдруг, что вот этого живого, страдающего мужика нет еще в российской литературе. Было от чего пережить потрясение. Вокруг было рабство, рабами было большинство крестьян — наиполезнейших членов общества, но Россия XVIII столетия не удивлялась этому: она узаконила рабство, она мыслила и чувствовала как рабыня. Дух рабства и угнетения пронизывал все поры государственного организма, губил частную жизнь, отравлял кровные отношения и, проникнув в сознание человека, отучал его прямо смотреть на окружающее, видеть зло и причины зла. И чем дальше ехал путешественник, тем невыносимее становились картины унижения и закрепощения человека. Встречные знакомые и незнакомые люди рассказывали ему горестные пережитые истории, и он думал о преступности нынешних русских порядков. Песнь ямщика веяла неизбывной скорбью душевной. И даже сквозь сон на постоялых дворах путешественник слышал рассказы о злоупотреблениях властью. Рабство оттого и было повсюдно, что оно составляло суть, основу всей системы дворянско-крепостнической монархии. Не случайно путешественник обмолвился: «Зимою ли я ехал или летом, для вас, думаю, равно. Может быть, и зимою и летом». Не пейзаж, не внешние приметы местечек, которые он проезжал, занимали его. Оттого он редко заносил их в дорожную тетрадь. Его интересовала Русь феодальная, которая была одной и той же везде и в любую пору. Путешественник хотел, чтобы, стряхнув рабское наваждение «с очей природного чувствования», Россия увидела себя такой, как она есть — без екатерининских румян и сусального золота. Но еще более хотел путешественник, чтобы Россия научилась мыслить так, как мыслил он, еще более стремился он внушить ей всей логикой рассуждений, что дворянское самодержавие и крепостничество неразрывны, что только народная революция может до конца искоренить общественное зло. Радищев — сын своего - века — был просветителем. «Путешествие из Петербурга в Москву» — революционная просветительская публицистика. Книгой своей, мыслью своей писатель надеялся объединить тех, «кто состраждет над бедствиями братии». «Любитель человечества, возникший на пробуждение несчастных», он нес «твердые размышления», «на истине основанные, власти противные», боролся против убаюкивающего «сладкопения» дворянской литературы, ставил целью воспитание революционное, - просвещение политическое. От человека он требовал гражданского мужества: «если бы закон, или государь, или бы какая-либо на земли власть подвизала тебя на неправду... пребудь... неколебим. Не бойся ни осмеяния, ни мучения, ни болезни, ни заточения, ниже самой смерти». Россия XVIII столетия не знала мыслителя, равного Радищеву по обширности и глубине ума. С последовательностью и разносторонностью ученого рассмотрел и подверг он уничтожающей критике в «Путешествии из Петербурга в Москву» всю самодержавно-крепостническую общественную систему, несущую народу горе. «Энциклопедия русской жизни» — это крылатое определение прямо приложимо к книге Радищева. Начать с того, что читатель оказался замешанным в шумную толпу персонажей разных сословий и рангов — от крепостного мужика до самого царя. Пусть Радищев дает не характеры, , а социальные характеристики, пусть человеческие взаимоотношения его интересуют почти исключительно со стороны их социальных проявлений — ситуации, в которых действуют его герои, их поступки, настроения, суждения (не всегда по форме, но всегда по существу) правдивы, жизненны, прямо взяты из екатерининской действитель-ности. Старик стряпчий мечтает восстановить «хвастовство древней породы». «Подле столицы, в, глазах великого государя», когда тонут два десятка человек, сержант не смеет разбудить начальника. Город — «жилище тигров». Дворянин незаконно ограблен судьями, от потрясения его беременная жена умирает, ему же грозит новый суд... Мнимость декларируемых общественных ценностей рождает людей без идеалов и стремлений. Крашенье валдайские девки тащат проезжих в бани. Там, где был некогда вольный Новгород, царствуют купцы-мошенники. Честный председатель уголовной палаты, «не в силах будучи делать добро, оставил место истинному хищному зверю...» Человека подстерегает ежечасно опасность стать рабом: так лучше смерть, чем рабство... Вот какова она, екатерининская Россия, распахнутая нашему взору Радищевым. Дар писателя схватывать типические стороны русской действительности был столь велик, что радищевские темы зазвучат позже у Рылеева, Пушкина, Лермонтова, Герцена... Еще до Грибоедова произнесены исполненные отчаяния слова: «заеду туда, куда люди не ходят, где не знают, что есть человек, где имя его неизвестно» («Чудово»), «а я теперь еду, по пословице — куда глаза глядят» («Спасская Полесть»). Еще до Гоголя увидит читатель галерею помещиков-монстров, услышит: «Поглядитесь в сие зеркало...» («Едрово»). «Путешествие» стоит на пороге русского реализма. Радищев сочетает беллетристику с публицистикой. Писатель- рационалист, он не столько изображает, сколько изобличает, требует, предлагает. Каждая живая сценка — отправной пункт для высказывания по жгучим проблемам современности. Форма «путешествия» давала большой простор для прямых размышлений Радищева «по поводу» («Едрово», «Новгород», «Вышний Волочок»). Но, дабы не злоупотреблять монологами путешественника, писатель произносил речи от имени встреченных им единомышленников (председатель уголовной палаты Крестьянин в главе «Зайцово», дворянин в «Крестьцах»), цитировал якобы случайно найденные или нарочно оставленные единомышленниками политические трактаты, дневники, писыка («Хотилов», «Выдропуск», «Торжок», , «Медное», «Зайцово»), пользовался вставными новеллами («Чудово», «Спасская Полесть»), вкрапливал стихотворения, ораторские речи (ода «Вольность» в главе «Тверь», «Слово о Ломоносове» в главе «Черная Грязь»), вплетал в повествование фантастические сны («Спасская Полесть»). Ирония Радищева становится политическим оружием. Писатель приводит отрывки из некоей «летописи новгородской»: «Новгородцы сочинили письмо для защищения своих вольностей и утвердили оное пятидесятъю осьмию печатьми... Царь Иван письмо... у новгородцев отнял». Эти по-щедрински саркастические строки обосновывают у Радищева революционную в своем существе мысль, что право народа должно быть подкреплено силой. Где у народа нет силы, там господствует самодержавный произвол. «Путешествие», всеобъемлющее по охвату фактов русской жизни, явилось как бы кодексом критических антимонархических и антикрепостнических высказываний. С присущей ему аналитической глубиной Радищев осветил связь таких явлений, как падение нравственности народа и разврат верхов («нижние заражаются от верхних, а от них язва разврата достигает и до деревень»), как взаимная зависимость самодержавия и церкви; он указал, что узники неволи, «власть и острие в руках имеющие», могут быть «наияростнейшими проповедниками» ее, что цензура, останавливая шествие мысли, лишает печать ее функции оздоровителя общества. С особенной силой и страстью звучит обличающий голос писателя в главе «Спасская Полесть», где языком прозрачного иносказания нарисовано государство и двор Екатерины II, где царь предстает в одеждах, намокших от крови и слез народных, «первейшим в обществе убийцей, первейшим разбойником, первейшим предателем», «ханжою и пагубным комедиантом». . Наблюдая вакханалию угнетения крестьянства, видя моральную деградацию верхов, Радищев находил опору для оптимистических прогнозов в народе. Мерилом ценности человека становятся в его произведении народные критерии. Не случайно в речи о вос-питании юношества, произносимой крестицким дворянином, одним из единомышленников путешественника, выдвигается требование кормиться делом рук своих, что является важнейшей нормой крестьянской морали («Едрово»), Благородство и красота нравственного и физического облика крестьян, их непрерывный труд на благо общества писатель считает залогом будущего великого национального возрождения. Растущее в народе чувство протеста заставляло его восклицать: «Страшись, помещик жестокосердый, на челе каждого из твоих крестьян вижу твое осуждение». Как далеко шел Радищев в своей ненависти к дворянству, видно из следующего его высказывания: «О! если бы рабьг, тяжкими узами отягченные, яряся в отчаянии своем, разбили железом, Вольности их препятствующим, главы наши, главы бесчеловечных своих господ, и кровию нашею обагрили нивы свои! что бы тем потеряло государство? Скоро бы из среды их исторгнулися великие мужи для заступления избитого племени; но были бы они других о себе мыслей и права угнетения лишенны. Не мечта сие, но взор проницает густую завесу времени, от очей наших будущее скрывающую...» Писатель. прозревал революцию: «Колокол ударяет... опасность уже вращается над главами нашими. Уже время, вознесши косу, ждет часа удобности...» Оглядываясь в прошлое России и Европы, сравнивая новую историю России, Франции и рабовладельческой Америки, Радищев видел то, чего не видели его современники, — оттого ода «Вольность», включенная в «Путешествие», рисовала крушение тронов, возведение царей на плаху, установление республики. Враг самодержавия, своим «Путешествием» Радищев выступил и против реакционных течений общественной, мысли, которые не помогали воспитанию человека-«делателя», отвлекали от социальной борьбы, уводили «в поля бредоумствований» (масонство). Он доказывал, что человек не может быть счастлив, если несчастен мир, обличал трусость зрячих, которая объективно упрочивала власть помещиков-крепостников. Писатель — воплощенная совесть России — видел идеал человека в борце, живущем действительными интересами народа. Радищев опережал свой век. Книга и имя его озарили перспективу русского освободительного движения на целые десятилетия вперед. Он входит в нашу историю под именем первого русского революционера. И когда свершилась Октябрьская социалистиче-ская революция, в—Петрограде над обломками ограды Зимнего дворца, бывшей резиденции царей, рабоче-крестьянская власть поставила свой первый памятник. В невские дали смотрело высеченное из камня лицо пророка революции Александра Радищева. Ал. Горелов Источники:
А. Н. Радищев (1749—1802) — писатель-революционер. Его главная книга «Путешествие из Петербурга в Москву» (1790) таилась первым произведением в русской литературе, которое имело огромное революционное значение. Все стороны общественной, экономической и политической жизни крепостнической России подверг Радищев глубокому анализу и гневному обличению. Обновлено: Опубликовал(а): Юрий Внимание! Спасибо за внимание.
|
|
Назад