Иванов Медведь Юбилей. Рецензия к пьесам Чехова. (Чехов А. П.)

Иванов (стр. 389).— «Иванов» — первая пьеса Чехова, увидевшая сцепу. И уже в этой первой — попытка ниспровергнуть каноны традиционной драматургии. «Современные драматурги начиняют свои пьесы исключительно ангелами, подлецами и шутами — пойди-ка найди сии элементы во всей России! Найти-то найдешь, да не в таких крайних видах, какие нужны драматургам... Я хотел соригинальничать: не вывел ни одного злодея, ни одного ангела... никого не обвинил, никого не оправдал...»— писал Чехов брату, Ал. П. Чехову, 24 октября 1887 г., вскоре по окончании пьесы. Его герой — принципиально обыкновенный. «Я... пишу и непременно напишу драму... «Иван Иванович Иванов»...

Понимаете? Ивановых тысячи... обыкновеннейший человек, совсем не герой... И это именно очень трудно...» — говорил он В. Г. Короленко во время работы над «Ивановым» («Чехов в восп.», с. 143). Но несмотря на трудности, написал он пьесу удивительно легко: «Пьесу я написал нечаянно, после одного разговора с Коршем. Лег спать, надумал тему и написал. Потрачено на нее 2 недели или, вернее, 10 дней, так как были в двух неделях дни, когда я не работал или писал другое» (Ал. П. Чехову, 10—12 октября 1887 г.). И пьеса «вышла легкая, как перышко, без одной длинноты. Сюжет небывалый» (Ал. П. Чехову, 6 — 7 октября). Поначалу писатель, несмотря на замеченные им кое-где недостатки в пьесе, был доволен работой: «Вся моя энергия ушла на немногие действительно сильные и яркие места; мостики же, соединяющие эти места, ничтожны, вялы и шаблонны. Но я все-таки рад; как ни плоха пьеса, ноя создал тип, имеющий литературное значение, я дал роль... на которой актеру можно развернуться и показать талант...» (Ал. П. Чехову, 10—12 октября). Но трудности еще были впереди.

Пьеса предназначалась для московского частного театра Ф. А. Корша, и театру она сразу пришлась по душе: «Всем нравится. Корш не нашел в ней ни одной ошибки и греха против сцены...» — писал молодой драматург брату в том же письме. А актер В. Н. Давыдов (позднее выступал в Александрийском театре в Петербурге), которого Чехов непременно хотел видеть в роли Иванова, был, «к великому моему удовольствию, в восторге от пьесы, принялся за нее горячо и понял моего Иванова так, как именно я хочу» (Н. М. Ежову, 27 октября). Однако тут же обнаружилось, что театр пьесу не понял. Поиски Чеховым новых форм, пусть и не до конца осуществленные, требовали от актеров более серьезного прочтения пьесы, что было не под силу театру Корша.

Ведь даже один из великих реформаторов русской сцены, один из создателей Московского Художественного театра, которому суждено было более чем через десятилетие дать сценическую жизнь чеховской драматургии, Вл. И. Немирович-Данченко в те, 80-е, годы «Иванова» не оценил. Пьеса показалась ему тогда «только черновиком для превосходной пьесы» (Вл. Ив. Немирович-Данченко. Из прошлого. «Academia», 1936, с. 11).

Пока пьеса готовилась к постановке, автор ее испытывал неуверенность, утомление, постоянное беспокойство. «Актеры не понимают, — писал он Ал. П. Чехову 24 октября, — несут вздор, берут себе не те роли, какие нужно, а я воюю, веруя, что если пьеса пойдет не с тем распределением ролей, какое я сделал, то она погибнет». «...Корш обещал мне десять репетиций, а дал только 4, из коих репетициями можно назвать только две, ибо остальные две изображали из себя турниры, на коих г.г. артисты упражнялись в словопрениях и брани» (Ал. П. Чехову, 20 ноября). О неинтеллигентности, меркантильности, о душной обстановке в театре Корша Чехов писал и Н. А. Лей-кину 4 ноября: «...актеры капризны, самолюбивы, наполовину необразованны, самонадеянны; друг друга терпеть не могут, и какой-нибудь N готов душу продать нечистому, чтобы его товарищу Z не досталась хорошая роль... Корш — купец, и ему нужен не успех артистов и пьесы, а полный сбор... Женщин в его труппе нот, и у меня 2 прекрасные женские роли погибают ни за понюшку табаку... По мнению Давыдова, которому я верю, моя пьеса лучше всех пьес, написанных в текущий сезон, но она неминуемо провалится благодаря бедности коршевской труппы».

В начале октября 1887 г. отдал Чехов свою пьесу в театр Корша, а 19 ноября уже состоялась премьера. Как она проходила, подробно описывает брат драматурга, М. П. Чехов: «Театр был переполнен. Одни ожидали увидеть в «Иваново» веселый фарс в стиле Тогдашних рассказов Чехова, помещавшихся в «Осколках», другие ждали от него чего-то нового, более серьезного, — и не ошиблись. Успех оказался пестрым: одни шикали, другие, которых было большинство, шумно аплодировали и вызывали автора, но в общем «Иванова» не поняли... Я... помню, что происходило тогда в театре Корша. Это было что-то невероятное. Публика вскакивала со своих мест, одни аплодировали, другие шикали и громко свистели, третьи топали ногами. Стулья и кресла в партере были сдвинуты со своих мест, ряды их перепутались, сбились в одну кучу... сидевшая в ложах публика встревожилась и не знала, сидеть ей или уходить. А что делалось на галерке, то этого невозможно себе и представить: там происходило целое побоище между шикавшими и аплодировавшими» («Вокруг Чехова», с. 187—188). Сам Чехов тоже писал о странном успехе, от которого у автора осталось «утомление и чувство досады. Противно, хотя пьеса имела солидный успех... Театралы говорят, что никогда они не видели в театре такого брожения, такого всеобщего аплоднсментошиканья, и никогда в другое время им не приходилось слышать стольких споров, какие видели и слышали они на моей пьесе. А у Корша не было случая, чтобы автора вызывали после 2-го действия», — писал он Ал. П. Чехову на другой день после премьеры. Огорчало драматурга, что актеры играли неважно, «клоунничали», несли отсебятину, «роль знали только Давыдов и Глама, а остальные играли по суфлеру п по внутреннему убеждению» (то же письмо). Правда, «второе представление прошло недурно...» (ему же, 24 ноября).

Чехов с большим вниманием прислушивался к отзывам об «Иванове», которые также были весьма противоречивы. Многие говорили о пьесе с восхищением, хотя при этом все же оставалось непонимание, недоумение, останавливало своеобразие ее. «Николай (брат писателя.— В. П.), Шехтель и Левитан — т. е. художники — уверяют, что па сцене она до того оригинальна, что странно глядеть. В чтении же это незаметно», — сообщал писатель в том же письме брату. Зло, грубо реагировали на спектакль многие московские газеты. Больше всего поразил Чехова отзыв П. Кичеева в «Московском листке», который, как писал драматург брату, «обзывает мою пьесу нагло-цинической, безнравственной дребеденью» (24 ноября). Л из Петербурга, где пьесу еще не видели, а только читали, оп сообщает родным: «От пьесы моей все положительно в восторге, хотя и бранят меня за небрежность» (3 декабря). Вот танов был «пестрый» успех.

А между тем пьесу подхватила провинция. Еще за несколько дней до премьеры в театре Корша «Иванова» сыграл саратовский театр. Потом его поставили в Харькове, Ставрополе... «...«Иванов» гуляет по Руси...» — пишет Чехов А. С. Киселеву 15 февраля 1888 г.

Однако сам автор испытывает творческую неудовлетворенность пьесой, смущает ее непопятость зрителями. Первой переделке он подверг «Иванова» сразу после премьеры. Уже второй спектакль шел с устранением некоторых сцен, дававших актерам повод «клоуниичать и выкидывать коленцы» (Ал. П. Чехову, 20 ноября 1887 г.). Сохранился цензурный экземпляр пьесы со значительной авторской правкой, не учтенной, правда, театром Корша.

Самая серьезная переработка «Иванова» была сделана Чеховым перед постановкой пьесы в петербургском Александринском театре в октябре — декабре 1888 г. Одновременно писатель готовил пьесу для журнала «Северный вестник» и тоже внес в текст ряд дополнительных исправлений. Комедия была превращена им в драму. Соответственно коренным образом переработана и вся стилистика пьесы: изъяты грубо-комические сцены, фривольности, вульгаризмы. Тоньше и глубже стали образы Иванова и Сарры. Уже 5—6 октября Чехов извещает А. С. Суворина: «В «Иванове» я радикально переделал 2 и 4акты. Иванову дал монолог, Сашу подвергнул ретуши и проч. Если и теперь но поймут моего «Иванова», то брошу его в печь и напишу повесть «Довольно!». Однако и позднее, в декабре, он продолжает шлифовку пьесы, и только 19 декабря высылает «Иванова» в Петербург.

Для Чехова начинается новый, и очень неспокойный, этап работы над пьесой. Он сам тщательно распределяет роли, он вынужден разъяснять актерам характеры их будущих героев. Больше всего его беспокоят роли Львова («Это тип честного, прямого, горячего, но узкого и прямолинейного человека») и Иванова. Иванова, естественно, более всего. Из писем он понял, что режиссер и актеры далеки от авторского толкования этой роли, и попытался выяснить для них свою позицию, по-прежнему отстаивая «обыкновенность» Иванова: он не подлец и не герой, он натура «честная и прямая, как большинство образованных дворян». Но «натура легко возбуждающаяся, горячая, сильно склонная к увлечениям», Иванов быстро устал, отсюда, как полагал Чехов, — «разочарованность, апатия, нервная рыхлость и утомляемость...» (А. С. Суворину, 30 декабря). А в письме ому же от 7 января 1889 г. Чехов как бы подвел итог долгим разговорам об Иванове: «Я лелеял дерзкую мечту суммировать все то, что доселе писалось о ноющих и тоскующих людях, и своим «Ивановым» положить предел этим писаньям». Чехов при этом не только обличал Иванова, ио и понимал безвыходность, драматичность его положения, потому что как его несчастия, так и его поступки, иногда кажущиеся нечестными, подлыми даже, определяются не его личными качествами, а общими условиями тогдашней русской жизни. Но сказать это впрямую было нельзя, да Чехов и сам еще не мог до конца понять социальную значимость им увиденного и запечатленного. Поэтому все его попытки прояснить идейный смысл пьесы (хоть и много было им сделано на этом пути) не увенчались успехом, который дал бы самому автору удовлетворение. Заканчивая уже переделку «Иванова», он писал 3 января 1889 г. А. С. Суворину: «...своей пьесы я не люблю и жалею, что написал ее я, а не кто-нибудь другой, более толковый и разумный человек».

19 января Чехов приехал в Петербург, чтобы лично участвовать в постановке «Иванова». Писательница Л. А. Авилова вспоминает: «...он очень недоволен артистами, не узнает своих героев и предчувствует, что пьеса провалится. Он признавался, что настолько волнуется и огорчается, что у него показывается горлом кровь... А ведь артисты прекрасные и играют прекрасно, но что-то чуждое для него, что-то «свое» играют» («Чехов в восп.», с. 202—203). В конце января брату М. П. Чехову он пишет о том же: «Актеры играют плохо, из пьесы ничего путного не выйдет...»

31 января состоялась премьера в Александринском театре и, вопреки авторским опасениям, «имела громадный успех» (Д. Т. Савельеву, 4 февраля). «На его авторское счастье, пьеса шла в бенефис режиссера Александрийского театра Ф. А. Федорова-Юрковского... ввиду чего роли были распределены между лучшими силами труины, без различия рангов и самолюбий, — вспоминает И. Л. Леонтьев-Щеглов.— Ансамбль вышел чудесный, и успех получился огромный. Публика принимала пьесу чутко и шумно... устроила автору... восторженную овацию. «Иванов», несмотря на многие сценические неясности, решительно захватил своей свежестью и оригинальностью, и на другой день все газеты дружно рассыпались в похвалах автору пьесы и се исполнению» («Чехов в воспоминаниях современников». М., Гослитиздат, 1952, с. 126 —127). Последующие спектакли в Александринском театре тоже шли успешно. «Мой «Иванов» продолжает иметь колоссальный, феноменальный успех», — полушутя сообщает Чехов М. В. Киселевой 17 февраля 1889 г. Успех несколько успокоил автора, хотя спокойствие это было и не без примеси некоторой затаенной горечи: «Вы... утешаете меня насчет «Иванова»... уверяю Вас честным словом, — писал он 18 февраля И. Л. Леонтьеву-Щеглову, — я покоен и совершенно удовлетворен тем, что сделал и что получил. Я сделал то, что мог и умел, — стало быть, прав: глаза выше лба не растут; получил же я не по заслугам, больше, чем нужно». И в последующем он, как правило, отзывался об этом своем детище нелестно: то называл его «Болвановым», то сообщал, что «надоел» он ему «ужасно; я не могу о нем читать, и мне бывает очень не по себе, когда о нем начинают умно и толково рассуждать» (И. Л. Леонтьеву-Щеглову, 16 марта 1889 г., А. С. Суворину, 5 марта 1889 г.). Видимо, удовлетворенности все же не было, да и не могло быть: «Иванов» явился только первым, хотя и важным, шагом к тому великому художественному открытию на русской сцене, которое суждено было совершить Чехову своими пьесами «Чайка», «Дядя Ваня», «Три сестры», «Вишневый сад».

Медведь (стр. 446).— «...Чехов однажды поднялся с кресла, взял со стола тоненькую тетрадку, — вспоминает писатель А. С. Лазарев-Грузинский, — и, стоя посреди комнаты, жестикулируя, меняя голоса, прочел нам очень живую и веселую пьеску. Это был только что законченный ИМ «Медведь». Читал Чехов мастерски... всю пьеску он прочел свободно, не задыхаясь, не спадая с голоса...» («Чехов в восп.», с. 170). Это произошло около 20 февраля 1888 г. Тогда же Чехов весело сообщил: «От нечего делать написал пустенький, французпетый водевильчик под названием «Медведь»...» (Я. П. Полонскому, 22 февраля).

И. Л. Леонтьев-Щеглов рассказывает, как зародился замысел «Медведя»: Чехов смотрел в театре Корит небольшую пьеску, переделку с французского, «Победителей не судят». «У Корша отличались г-жа Рыбчинская и г. Соловцов, находившийся, кстати сказать, в приятельских отношениях с Чеховым. Соловцов своей дюжей фигурой, зычным голосом и резкой манерой... настолько понравился Чехову, что у него, как он сам мне рассказывал, явилась мысль написать для него «роль»... нечто вроде русского медведя. Таким образом появился на свет водевиль «Медведь» ... жизненностью и оригинальностью оставивший далеко за флагом своих шаблонных водевильных сверстников» («Чехов в воспоминаниях современников». М., Гослитиздат, 1952, с. 124). Маленькая комедия-шутка вышла с посвящением Н. Н. Соловцову. Несколько позднее Соловцов сыграл водевиль в театре Корша и имел в нем «огромный успех» («Вокруг Чехова», с. 199).

В августе того же 1888 г. «Медведь» был напечатан в газете «Новое время» (№ 4491) за подписью «А. П.». Любопытно, что поэт А. Н. Плещеев, прочитав водевиль в газете, тотчас же узнал автора: «А ведь это вы написали в «Новом времени» шутку «Медведь»? Мне кажется, на сцене она была бы очень забавна. Я по некоторым штришкам узнал вашу руку», — писал Плещеев Чехову 13 сентября.

Той же осенью Чехов готовит водевиль к постановке. «Медведь» пропущен цензурой... и будет идти у Корша. Соловцов жаждет играть его», — уведомляет он А. С. Суворина 2 октября, а 27 октября уже извещает: «Завтра у Корша идет мой «Медведь». Премьера прошла с шумным успехом. «Удалось мне написать глупый водевиль, — пишет он 2 ноября М. В. Киселевой, — который, благодаря тому, что он глуп, имеет удивительный успех... публика — на седьмом небе. В театре сплошной хохот. Вот и пойми тут, чем угодить!» И в тот же день — И. Л. Леонтьеву-Щеглову: «Соловцов играл феноменально, Рыбчинская была прилична и мила. В театре стоял непрерывный хохот; монологи обрывались аплодисментами... Но, душа моя, — добавляет Чехов, — играют Соловцов и Рыбчинская не артистически, без оттенков, дуют в одну ноту, трусят и проч. Игра топорная». И в дальнейшем спектакли также шли с триумфом.

В начале ноября Чехов отправил «Медведя» в петербургский Александрийский театр, где в начале 1889 г. он также «прошел... с фурором», как сообщал драматургу А. Н. Плещеев.

Все театры подхватили «Медведя». Сам Чехов с удивлением и некоторой иронией отнесся к победному шествию «своей сценической безделки» (Е. М. Линтваревой, 27 октября) по русским театрам. «Мой «Медведь» следовало бы назвать «Дойной коровой». Он дал мне больше, чем любая повесть. О публика!» (Е. К. Сахаровой, 13 января 1889 г.).

Юбилей (стр. 459).— В середине декабря 1891 г. Чехов переделал рассказ «Беззащитное существо» (1887) в водевиль «Юбилей. Шутка в одном действии».