Две «правды жизни» в «драме-диспуте» «На дне» (Горький Максим)

В пьесе Максима Горького «На дне» сталкиваются различные взгляды героев на жизнь и место человека в ней, что обуславливает обозначение произведения как «драмы-диспута», или «философской драмы».

Первая ремарка создаёт гнетущий мирообраз пространства, в котором находятся персонажи, выраженного мрачным подвалом, похожим на пещеру, практически без света и без указания на то, что оттуда есть выход наружу — дверь. Это сравнение характеризует всех живущих там, а именно, отсылает к первобытным людям, указывая на пребывание действующих лиц на более низкой ступени эволюции и их близость к животным, что подтверждается словами и поведением героев: проснувшись, Сатин рычит, Бубнов считает, что он хрюкает, и на протяжении всей пьесы персонажи оскорбляют друг друга словами, называющими животных. Зонирование помещения с определением места каждому показывает разрозненность постояльцев, также проявляющуюся в их жизненных позициях, изложенных в начале короткими репликами. Так, торговка пельменями Квашня утверждает своё мнение о том, что больше не выйдет замуж и будет жить как «сама себе хозяйка», слесарь Клещ обвиняет её во лжи, демонстрируя противоположный взгляд на участь женщины, она делает то же самое, что означает полную невозможность истинности чьей-либо точки зрения и правды в целом.

Конфликт условных «правды» и «лжи» впоследствии возникает и между Настей и Бароном, не верящими фактам из биографий друг друга до попадания в ночлежку. Трудно сказать, лгут ли они на самом деле, ведь достоверно об их прежней жизни ничего не известно.

Однако правда всё-таки появляется и заключается в том, что Клещ забил до полусмерти свою жену Анну и пытается уклониться от осознания данного факта, Настя опустилась на социальное дно и прячет своё понимание за любовными романами, почти со всеми героями происходит что-то подобное, и им остаётся только спорить о том, как жить надо, без шанса что-либо изменить. Небольшой разговор Сатина с Актёром раскрывает их судьбу до попадания в подвал, соотносящуюся с поведением уже в нём. Актёр раньше играл в театре и до сих пор помнит некоторые свои роли и повторяет выученный им когда-то текст, что может свидетельствовать о желании, но невозможности самореализоваться, о том, что он оказался в ночлежке не по своей воле и уже не в состоянии найти оттуда выход. Сатин же был телеграфистом, по-видимому, имеет образование, и опустился «на дно» из-за своего выбора — убить человека ради сестры и сесть в тюрьму. Его уровень сознания значительно превосходит уровень других, что проявляется в понимании им метафорической смерти всех находящихся рядом с ним в месте, похожем на ад или склеп: «… дважды убить нельзя», помимо этого, он настойчиво поправляет «организм», то есть живое тело и совокупность органов в нём, Актёра на «органон», в устаревшем значении, что-то мёртвое и единственное, при этом улыбается, что подчёркивает его смирение с бесцельным существованием. Он произносит странные сочетания букв, которые когда-то запомнил на работе, по определённой причине: ему надоели все человеческие слова, в ней так же заметно его стремление подняться над остальными, ведь он является героем-идеологом, в отличие от других, пытающимся донести свою позицию, а не просто высказать её, и представляющим одну из основных «правд жизни», отчасти опирающуюся на ницшеанскую концепцию.

Его идеологическим противником выступает странник Лука, воплощающий христианскую идею о благожелательности мира. Он ассоциируется с мессией, с Иисусом, пришедшим для того, чтобы гармонизировать внутренние конфликты ночлежников. С одной стороны, его имя отсылает к имени апостола, с другой же — напоминает слово «лукавый», то есть нечистый, связанный с дьяволом, и то, которое происходит от него — «лукавить», значит, лгать, недоговаривать или скрывать истину. На фоне позиции Сатина, видящего «правду» и стремящегося объяснить её всем, слова Луки действительно кажутся ложью и закрытием глаз на реальное положение вещей, однако его образ значительно усложняется с момента его прихода: старик сравнивает героев с блохами, отчасти утверждая логику равенства всех людей, но, в то же время, выбор аналогии показывает, что Лука вовсе не считает персонажей таковыми. В разговорах с постояльцами он представляет их такими, какими они хотят себя видеть, пытается вселить надежду на возможность осмыслить мир и подняться «со дна»: Актёру советует перестать пить и отправиться в лечебницу, Пеплу – жениться на Наташе и уехать, верит в идею Насти о настоящей любви, утешает умирающую Анну мыслью о спокойствии после смерти.

Проблема заключается в том, что никто не знает, так это или нет на самом деле, реальны ли истории Луки и остальных героев, смогут ли они что-то изменить, сделав шаг навстречу миру, в то же время, позицию нельзя назвать ложной, так как она основывается на концепции классической русской литературы и гуманистической культуры в целом. Этот взгляд трудно считать истинным, потому что идеология христианства здесь переворачивается: самопожертвование Анны, всю жизнь терпевшей побои от мужа, не «работает» — он потратил все деньги и инструменты на похороны, тем самым лишив себя возможности трудиться, чтобы выбраться из подвала, Наташа, переживавшая избиения сестры, ревнующей её к Пеплу, потеряла веру в людей, изуродовавших её, и впоследствии пропала, в тексте Анну и Наташу называют «овцой и ярочкой» — образы, восходящие к агнцам божьим. Хозяина ночлежки, Михаила Костылёва, чьё имя наводит на ассоциацию с архангелом Михаилом, убивает в драке Пепел, которого подговаривал на это Сатин, с фамилией, созвучной имени Сатаны, что символически означает победу дьявола над христианством. К тому же, во время этой ситуации бесследно исчезает Лука, что не позволяет окончательно считать его пророком. После его ухода между героями и в их пространстве ненадолго будто воцаряется идиллия: зонирование частично нарушено, и постояльцы разговаривают о жизни. Здесь возникают новые «правды»: Татарин говорит, что нужно жить по Корану, Клещ адаптирует его слова под свою веру: «...по Евангелию…», Настя и Актёр под влиянием идей Луки думают, что так жить больше нельзя и собираются уйти. Так возникает конфликт, в основе которого лежит вопрос о том, лгал странник или нет.

Сатин произносит свой первый монолог, отсылая к русской литературе: «Есть много людей, которые лгут из жалости к ближнему… я — знаю! я — читал!», тем самым демонстрируя неоднозначное понимание позиции Луки: он, увидев, что ночлежники слабы и нуждаются в сострадании, говорил то, что им нужно было услышать, в то же время, считал их «хлам-народом», удобрением для будущих поколений, воплощая идею отечественной классики о том, что если в данный момент всё плохо, то в будущем будет лучше за счёт бесполезных, ничего не значащих людей. Ситуация усложняется тем, что Сатин пересказывает его разговор со стариком, при этом непонятно, действительно ли Лука говорил что-то подобное и правильно ли понял его идеологический оппонент, даже с учётом отсылки к блохам, под которыми странник мог подразумевать этот «хлам-народ» допускается лишь возможность их диалога, в любом случае, противоположные точки зрения отчасти находят своё соположение и уравниваются.

Во втором монологе Сатин окончательно утверждает свою жизненную позицию, сопряжённую с ницшеанской концепцией человечества, которое заменит бога. Однако его представление о человеке довольно смутно: он очерчивает в пустоте абстрактную фигуру, подразумевая высших представителей человечества и говоря что-то о свободе и выборе, нахождении «выше сытости», то есть о том, чтобы человек менял жизнь, а не уподоблялся животным, существуя ради комфорта. Его слова усложняются несоответствием тому, что он из себя представляет: пьяный, с трудом подбирающий слова, о чём свидетельствует большое количество многоточий в реплике, «арестант, убийца, шулер», не приносящий никому пользы, а только бессмысленно воплощающий свою «правду жизни».

Таким образом, автор устанавливает неоднозначность реалий пьесы, не давая ответов на поставленные вопросы, отнимая у читателя уверенность в чём-либо и осложняя выбор позиции демонстрацией существенных недостатков каждой из них.