Лирический герой поэзии А. С. Пушкина (ЕГЭ по литературе)

Литературу называют человековедением. Это значит, что в центре художественного изображения всегда стоит человек. Однако своё понимание человека писатель воплощает не прямо, а через героев, систему действующих лиц. Сколько их в русской литературе — Онегин, Печорин, Собакевич, Базаров, Наташа Ростова, Иудушка Головлев! Персонаж может играть какую-то социальную роль, надевать на себя маску, но так или иначе, по сходству или, напротив, противоположности, он обязательно соотносится со своим автором. Сказал же как-то французский писатель-реалист XIX века Флобер о своей героине: «Эмма Бовари — это я!».

Однако, когда речь идет о поэзии, то дело обстоит несколько по-другому.

Большинство лирических признаний начинаются с местоимения «я». «Люблю Отчизну я, но странною любовью» (Лермонтов), «Я вырастал в глухое время» (Брюсов), «И вижу берег очарованный и очарованную даль» (Блок).

Далеко не всегда «я» в лирическом стихотворении — сам поэт. Он может говорить и не от своего лица, мыслить обобщенным образом лирического героя. И разобраться в душевных переживаниях, в складе характера этого героя бывает так же нелегко, как показать своеобразие Пьера Безухова или Андрея Болконского.

Откроем стихи А. С. Пушкина. Ода «Вольность»: «Самовластительный Злодей! Тебя, твой трон я ненавижу...» Деревня: «Приветствую тебя, пустынный уголок...» Или другие стихи, начинающие со слов: «Я пережил свои желанья...», «Я помню чудное мгновенье...», «Я вас любил...», «Брожу ли я вдоль улиц шумных...», наконец, «Я памятник себе воздвиг нерукотворный...». Везде — местоимение «я». И скажем прямо: оно многозначно.

Во-первых, это «я» представляет самого Пушкина, соотносится с конкретными фактами его биографии и чертами характера. Во- вторых, за личным местоимением стоит поэт, художник, воспринимающий мир под определенным углом зрения, подобно эху откликающийся на всё. В-третьих, перед нами вырисовывается образ русского человека. «Все черты нашей природы в нём отозвались», — скажет потом Гоголь. В-четвертых, «я» Пушкина изобличает в нем русского европейца, представителя образованного общества XIX века, ориентированного на высшие достижения европейской культуры. «В Испании он испанец, с греком — грек, на Кавказе — вольный горец... — опять же заметил Гоголь, имея в виду пушкинскую способность проникать в психологию разных народов. — Поди улови его характер как человека!».

И все-таки этот характер угадывается, ибо в основе пушкинской поэзии, в какие бы мотивы и образы она ни рядилась, лежит доброе начало, те «чувства добрые», которые составляют и существо личности Пушкина, и общую направленность его творчества.

Менялись политические симпатии и антипатии поэта. Он ведал и горечь измены, и непонимание близких; трудно складывались отношения с родителями, отягощали заботы о брате и сестре, жене и детях; раздражали нередко нелестные отзывы о произведениях в прессе. Многое менялось в жизни России и многое пересматривалось. А вот благожелательность, симпатия, благородное самопожертвование, душевная чуткость были неизменны.

Кто не знает замечательных стихов Пушкина, посвященных лицейским воспоминаниям, годам юности и счастья!

«Друзья мои, прекрасен наш союз!» — восклицает он в стихотворении «19 октября», написанном в 1825 году в Михайловской ссылке. «Мой первый друг, мой друг бесценный!» — через год с такими словами обращается Пушкин к Ивану Пущину, а ведь тот нередко упрекал поэта в легкомыслии и слабостях характера. «Бог помочь вам, друзья мои...» — через два года Пушкин снова обращается к «братьям, друзьям, товарищам», томящимся уже «в мрачных пропастях земли».