По произведению «Пещера» (Замятин Е)

Непросто опровергать, собственно что есть периоды, когда разговор тянет черную полосу различных упадков, оказываясь на краю бездны, где любой непродуманный шаг угрожает массовой аварией. Конечно, собственно что для выхода из упадка до этого всего выжны финансовые, общественные, экологические меры. Но временами сего не достаточно, и выручить имеют все шансы только завещание революция, понимание ответственности за любую собственную идея, текст, воздействие.

Революция 1917 года, штатская борьба, разруха, боевой коммунизм… Абсолютно, начало 20 века — катастрофический поворотный момент в ситуации РФ. Знакомый российский беллетрист Замятин жил в что этап в Великобритании, но он воротится в блокадный, алчущий Петербург. Аппетит был повальным, недоедала вся государство. Замятин был с Российской Федерацией в это нелегкое время, он сам всё это протянул и обрисовал честно в собственных рассказах, в что количестве и в рассказе «Пещера».

В голодном Петрограде живут мужик и дама.

У их ничего уже не осталось — ни дров, ни пищи — не считая их любви и сбереженной, как последняя сокровище, крохотной ложки истинного чаю. Значения в данный этап потеряны, Петроград уже не город Москва русской империи, а пещерный мегаполис, где живут пещерные люд, утратившие почти все. Ключевой герой запамятывает на тему денек ангела собственной супруги, чего прежде ни разу не было, господь уходит из их жизни все далее. Но, время всё ещё измеряется по христианскому календарю: «На Покров Мартин Мартиныч и Маша заколотили кабинет; на Казанскую выкарабкались из столовой и забились в спальне». Ныне у их иной господь — «коротконогий, ржаво-рыжий, коренастый, ненасытный пещерный бог: металлическая печка». От него находится в зависимости вся жизнь людей, ставших пещерными. Богу надобно поклоняться, давать в жертву дрова. В случае если Господь сыт, он добр к людям, они имеют все шансы сбросить «звериные шкуры, когти, клыки», и у их бывают замечены думы. В случае если Господь алчущий и прохладный, люд снова преобразуются в пещерных, ключевым инстинктом делается добыча дров. Задача у Мартина благая — «не захлопнуть Машино завтра». Данный образованный человек крадет дрова у соседа Обертышева. «Нужно» одерживает победу «нельзя». Сосед, имея поленья, отказывает Мартину в пожелании. Кто же прав? Задача у Мартина благая — выручить Машу, но и у соседа есть семейство — благоверная, малыши, для коих эти 5 поленьев — путевка в будущее. Но, вероятно, что и есть человек, кто в смертельные факторы припоминает, собственно что все люд — братья. Обертышев подаёт в суд. И но председатель Селихов готов его как гниду расплющить, закон законодательством остаётся — украденное надобно возвратить. Но дрова уже принесены Богу в жертву. Выхода нет. Есть лишь только флакончик с ядом, но только для 1-го человека. Вершина гуманизма — сдать его супруге, а самому остаться на данном свете, ответить за похищенные поленья. В размеренную историческую эру это было бы убийством, а в данный момент — выражение большой любви, высвобождение.

Как раз переломные эпохи делаются например именуемым индикатором нравственности: кое-какие в похожие времена делаются непорочными, но посмертно, иные — переступают сквозь благие основы — и выносят все тяготы. В «Пещере» невозможно ответить несомненно, кто потускнел мораль, кто обрел. Элементарно люд желали вынести все тяготы, увидать свет, увидать завтрашний денек. Это касается как Мартина, например и Обертышева. Их действия — это не проявление алчности и воровской натуры, а, быстрее, инстинкт выживания, стремления существовать, во собственно что бы то ни стало.

Значения изменяются. Но мораль не пропадает, она наличествует во все времена. Человек воротится на большое количество шагов обратно в собственной ситуации. Общественные тяготы, тем более в переломные времена, убивают человечное. Но не во всех. Г. Лебон завлял: «Народ имеет возможность лишиться довольно почти все, претерпевать любые аварии и быть еще в состоянии подняться. Но им всё утеряно, и ему уже ни разу не подняться, в случае если он потускнел собственную душу». Мораль стоит столько, сколько стоит вся людская культура — не более, но и не меньше.