Платон Каратаев как образ «естественного человека» по роману эпопее Война и мир (Толстой Лев Н.)

Этот герой, безусловно, один из самых главных в романе. Пьер Безухов встречает его в плену, и встреча именно с этим простым солдатом-крестьянином открывает ему знание подлинного пути в жизни, на который он должен вступить. В этом образе еще раз в высшей степени проявился Идейный радикализм или, если можно так выразиться, экстремизм Толстого, к которому должен быть готов любой читатель его романа.

Перед нами еще один образ “естественного человека”, уже не раз встречавшийся в литературе, но здесь приобретающий поразительно новые черты именно из-за того, что эта идея материализована в нем последовательно. “Естественный человек” человек, живущий по законам природы, в абсолютной гармонии с природой.

Представления такого рода раньше приводили к построению образа прекрасного, благородного, по сути, идеального человека. У Толстого “естественный человек” тоже идеален, но этот идеал может произвести шокирующее впечатление. Какие черты делают Платона Каратаева “естественным человеком”? Прежде всею это доброжелательность, ласковость, ровное приятие всех явлений действительности в сочетании с равнодушием. Это поразительное и ужасающее сочетание: равнодушия и нежности, которую в этом случае стоит назвать, скорее, податливостью, аморфностью природы, чем-то вроде гладкости поверхности, ласкаюшей‚ приятной, но непроницаемой.

Очень важный признак природного состояния человека его специфическая “некультурность”, точнее, какое-то предкультурное состояние. Это видно из характера творчества Каратаева. Важно и то, что он никогда не может повторить ни песни, ни сказки. По сути, культура в точном смысле этою слова и начинается именно тогда, когда поют, зная, что их слушают, когда песни, вылившиеся однажды как непосредственное продолжение и воплощение душевного состояния человека, как непосредственная реакция на жизненную ситуацию, начинают повторять, исполнять в совершенно других ситуациях, которые их не породили. Тогда на первый план выходит не функциональность, а красота, эстетика песен в чистом виде. Песня превращается из помощника в работе в игрушку, праздную забаву.

Наконец, важнейшим признаком природного состояния человека является отсутствие понимания им своей личности как чего-то уникального и самодостаточного. Хорошим примером этою служит любимая история Платона Каратаева, которую в очередной раз Пьер слушает в вечер, предшествующий смерти самого рассказчика. Это история купца, невинно осужденного на каторгу и встретившего там подлинного убийцу. Пришедшее помилование не застает купца в живых. После истории Каратаев “долго, молча улыбаясь, смотрел перед собой”. На лице его “сияла” “восторженная радость”. Откуда эта радость? Для современного человека причина ее как минимум неясна, так же как неясен ее “таинственный смысл”; скорее, наоборот, эта история может вызвать горькие чувства по поводу страшной насмешки судьбы над человеком. Что купцу от этого помилования? Но для Каратаева не имеет значения, получил ли сам купец это помилование, коснулось ли оно его конкретной личности, его уникального бытия и судьбы. Его умиляет торжество справедливости в мире вообще, а не в конкретной человеческой судьбе в частности. То что купец умер, не дожив до справедливости, не получив компенсации за перенесенные страдания, не меняет того, что сам мир фундаментально справедлив. Собственная жизнь, тело человека и его судьба только проводник, через который великая красота справедливости еще раз доказала свою незыблемость. Отсюда и такое высказывание о Платоне.

Чуткий глаз философа различит в этих мыслях другое обличье идеализма рудинского типа. Только причастность человека к высшей идее способна наделить его жизнь смыслом и значением. И все-таки разница между толстовским “естественным человеком” и его литературным предшественником есть, и она возникает на уровне эстетическом, на уровне художественных образов. Мы подходим к наиболее шокирующему и вызывающему отталкивающее чувство эпизоду смерти Платона Каратаева.

Когда Каратаев слабеет и к нему все больше приближается та участь, которая ожидает всех пленных, не способных идти дальше, Пьер испытывает странное равнодушие, нежелание не только помочь, но даже думать о Каратаеве. Это может показаться черствостью, жестокостью. Эпизод расстрела как будто бы подтверждает эту мысль.

Толстой выглядит вопиюще антигуманно, бесчеловечно, но его позиция является логическим продолжением, следствием его учения о “естественном человеке”. Человек, неотличимый от животного, для нас “сведенный” к животному, для Толстого “возведенный” до него.

Важно и то, что Пьер отворачивается, не смотрит на то, как убивают его “учителя”: с одной стороны, смерть это нечто естественное, свойственное любому живому существу; с другой вилеть зрелище смерти, убийства тяжело и мучительно. Поэтому не смотреть, отвернуться, строго и спокойно приняв неизбежное, самое мудрое решение.

Равнодушное приятие смерти в сочетании с ласковостью и непреувеличенное понимание собственной личности это то главное, чему Пьер научился у Платона Каратаева, то, что дало ему ощущение равновесия, и внеличностного смысла своей жизни. Не требовать личного счастья, не думать о своей жизни, о своей уникальности и неповторимости, относиться ко всему живому со спокойной приветливостью, но при этом не прикрепляться душой к земному миру именно эти принципы делают его новым человеком. По мысли Толстого, это один из идеалов человеческой жизни.