Анализ рассказа «Мамай» (Замятин Е)

Рассказ “Мамай” (1920) опубликован в петроградском журнале “Дом искусств” (1921, № 1)3.

Как человек чувствует себя на сломе эпох? Чем жил человек 1917 года? Где грань между «тихим человечком» и «Мамаем»? Что может подтолкнуть к убийству? Все эти вопросы как будто составляют суть рассказа, но, сколько ни перечисляй, все как будто ускользает главное.

Замятин запечатлел несколько дней одного человека, фамилия которого — Мамай — так не увязывается в его образом, и показал город, дом-корабль, супругу, книги не только его глазами, но всеми чувствами. И перед нами предстал волшебный мир, где сместились акценты: поплыл дом, увеличилась жена-будда, сладострастно заманила книга... Удивительный язык Замятина, образы, перетекающие один в другой и друг друга исключающие, оказывают поистине завораживающее воздействие.

Город, в котором происходит действие — Петербург-Петроград 1917 года. В основном действие происходит «на корабле», все, что происходит вне дома, пугает: «пассажиры» корабля пугаются того, что творится днем — на пристани, в «незнакомом» Петрограде.

Надо отметить, что ночь в рассказе сопровождается тревогой, «штормом», ожиданием обысков, но и день не приносит успокоения: «пассажиры» испытывают беспокойство вне своего корабля.

Петербург в рассказе имеет три имени: Петербурх ("Описательное изображение прекрасностей Санкт-Петербурха" - книга Екатериниснких времен, манящая Мамая), Петербург (в первой половине рассказа), Петроград. Характерно, что Петербург превращается в Петроград внезапно, наутро:

Последовательно разворачивается метафора: петербургские дома = «шестиэтажные каменные корабли»: квартиры = каюты, жильцы = пассажиры. При этом бросается в глаза слово шторм, которое сопровождает корабль в его ночном плавании:

1917 год — это ночь, это шторм. И многие жильцы не уверены, «пробьется ли корабль сквозь ночь». Солженицын писал о рассказе Замятина: «А какая верная обстановка первой-второй революционной зимы: нависающие обыски, страхи, нелепости и ночные дежурства»4. Характерно, что дом у Замятина — именно не крепость, а корабль, а значит, его «пассажиры» не могут расстаться с напряжением ни днем, ни ночью. Как пишет Е.Задирко, героям Замятина, «в отличие от бунинских и булгаковских, не на что опереться: ни красота, ни любовь, ни вера в Бога, ни «чувство Дома» не спасают их»5.

Петр Петрович Мамай. Образ Мамая создается на контрастах. Первая встреча: бывший швейцар (по сути он швейцаром и остался) смотрит на него, как педагог на провинившегося ученика, но затем поднимает очки и с почтением встречает другого человека - «капитана». Это тем странно, что Мамай — уже взрослый мужчина, но относятся к нему, как к мальчику.

Вторая картинка: Мамая, «земного человечка» кормит супом «буддоподобная» супруга. Их взаимоотношения строятся в воображении Мамая как отношения божества - «творящего» борщ, всевидящего и всезнающего ,— и «земного человечка» Мамая. Именно как исповедь звучит признание Мамая жене в украденных деньгах. Это тем забавнее, что по сути это его супруга ведет вполне земное существование, а он живет в воображаемом мире.

Супруги даже выглядят контрастно:

На контрасте — отношение Мамае к жене и к книге. Мы узнаем, что его подлинная страсть — книги. Когда его отрывают от объекта любви, он почти плачет: «Ну вот, только за книгу сядешь... Ну что еще такое? -- у лысенького мальчика в голосе слезы». К книгам он относится почти сладострастно:

- это о Мамае, «встретившемся глазами» с книгой мечты. И фраза его супруги «Знаю я эти книги в юбках» звучит комично, но вполне обоснованно.

В образе Мамая как будто уживаются два человека: маленький мальчик и седой уже мужчина — и получается «сорокалетний лысенький мальчик».

Кроме того, Мамай постоянно сопоставляется (сопоставляет себя) с Мамаем «1300 какого-то года», Это сравнение комично, но достаточно символично: 1917 году и тихий человечек, если дело дойдет до него, способен превратиться в Мамая — и убить. Но все моменты, когда Мамай 1917 года приближается к Мамаю «1300 какого-то года», это не возвышает его, а делает еще более жалким и непривлекательным.

Убийство мыши в тексте читается как убийство человека и не кажется смешным. Ведь такой же арбузный хруст, о котором рассказывает Осип, убивавший на войне, слышит и Мамай, пронзая мышь ножиком. Мамай убил того, кто покусился на самое святое (для него — это деньги, отложенные на заветную книгу). Это оказалась мышь, но мог оказаться и человек (не случайно дом-корабль еженощно ждет обысков).

В связи с этим вспоминается ночной диалог Мамая с Осипом:

-- Да как-как... Оно вроде как в арбуз: сперва туго идет -- корка, а потом -- ничего, очень свободно.

У Мамая от арбуза -- мороз по спине.

- А я бы... Вот хоть бы меня самого сейчас -- ни за что!

-- Погодите! Приспичит -- так и вы...

Убийство воспринимается остро еще и потому, что Мамай, по его собственным словам, вылавливал мух из стакана, т. е. в буквальном смысле мухи не обидит.

Образ мыши сквозной нитью проходит сквозь весь рассказ. Первый раз появляется он при описании страха Мамая: «...где-то среди грозной тишины в уголку заскребла мышь -- и туда со всех ног глазами кинулся Мамай 1917 года и, забившись в мышиную норь, продрожал...». Затем не спит по ночам «и хитрил сам с собой: будто оттого не спит, что под полом где-то работает мышь» (упоминается дважды) - наконец — мышь, которую он сам загоняет в угол и убивает. Заметим, что в первый раз (он сам) и в последний (его враг) мышь забивается в угол.

События, составляющие рассказ: Мамай возвращается домой, Мамай ужинает, Мамай идет на собрание, Мамай признается жене в украденных деньгах, Мамай дежурит ночью в ожидании обысков, Мамай идет в свой любимый магазин и собирается купить книгу мечты, Мамай обнаруживает, что мышь превратила в труху спрятанные деньги, и вонзает в нее нож. Но все эти события многозначны, символичны.

В центре — фигура «человечка» Мамая, он движется к своей цели — обладанию заветной книгой екатерининского времени, и когда цель так близка, оказывается, что книгу он купить не может — мышь уничтожила спрятанные деньги — и он убивает мышь — источник его несчастия.

Е. Мадден пишет:

Можно согласиться с автором высказывания, но лишь частично. Ведь ни одна фигура не вызывает подлинной симпатии автора рассказа, а значит, не устраивает его все: и прошлое, и настоящее.