Чёрная магия и её разоблачение по роману Мастер и Маргарита (Булгаков Михаил)

Сеанс "чёрной магии" Воланда - это кульминационный момент в сюжетной линии явления потустороннего мира. В данном отрывке раскрываются наиболее значимые и актуальные проблемы, поднимаемые М. Булгаковым в романе "Мастер и Маргарита". В первую очередь, это проблемы человеческого эгоизма, жадности и желания наживы. Главные человеческие пороки раскрываются во время представлений "чёрного мага". Устроенный Фаготом денежный дождь сперва веселит, а затем и вовсе изумляет народ. Увидев столь непостижимое уму явление, люди, словно обезумев, спешат набить деньгами полные карманы. Проявившаяся в полную меру жадность толкает их на грубость и жестокость. "Ты чего хватаешь? Это моя! Ко мне летела!", - раздаётся возглас в бельэтаже, а в ответ ему другой: "Да ты не толкайся, я тебя сам так толкану!".

Плененные денежной жаждой, зрители будто не отдают отчет собственным действиям, руководствуются не голосом разума, а желанием быстрого и легкого обогащения. Вместе с тем, критик и каратель человеческой души - Воланд показывает и другую сторону людского характера. По происшествии следующего, не менее необычайного случая - отсечения головы конферансье Бенгальского "две с половиной тысячи человек ... вскрикнули как один". Подобная реакция была вызвана не столько странностью и невероятностью произошедшего, сколько жестокостью и бесчеловечностью ситуации. Люди тут же готовы простить ведущему навязчивые, "лживые" объяснения "фокусов". После, Воланд заключает: "Они - люди как люди. Любят деньги, но ведь это всегда было... Ну, легкомысленны... ну, что ж... и милосердие иногда стучится в их сердца... обыкновенные люди". И, безусловно, в словах представителя "чёрной силы" звучит истина. Описывая данные картины, М. Булгаков стремится обличить общечеловеческие пороки, раскрыть читателю глаза на главный людской недостаток - неизменность характера. Данный эпизод является ключевым в раскрытии идейного замысла романа. Писатель уверен в том, что человек греховен и пороки его, увы, вечны.