Эпигонство в литературе (О литературе)

Эпигонство (от греч. epigonos - родившийся после) непредумышленное (или полуосознанное), происходящее спонтанно, нетворческое подражание. Разумеется, между ним и подражанием художественным, по законам диалектики, не может быть абсолютно четкой границы. Неудачная попытка «приемно» использовать в своем творчестве литературные темы, образы или стилистику предшественника, будет закономерно воспринята читателями как обыкновенное эпигонство. Однако можно наметить несколько наиболее характерных различий «приемного» и «механического», эпигонского подражания.

Сознательно парафразирующий художник внутренне убежден в нормальности и целесообразности того, что он использует в своих целях какие-то литературные мотивы - даже когда расхожие эстетические предрассудки пытаются учить его противоположному.

Так поступал Пушкин, парафразируя Байрона в «южных» поэмах, так поступал Блок, черпая для своей драмы «Роза и крест» из средневековой французской литературы и бретонского фольклора, так поступали поэты французского Парнаса, преломляя в своих произведениях античные мифологические сюжеты... Эпигонское же подражание осуществляется пассивно, как бы помимо воли автора. Причем эпигон, напротив, очень стыдится похожести своего творения на «образец» или «переклички» своего почерка с чужим стилем. Он боится и упреков в подражании, будучи внутренне убежден, что «подражать грешно»...

При творческом подражании всегда налицо переработка чужого, подчинение его собственной творческой личности. Эпигонское подражание имеет обратный характер. Эпигон не «спорит», не «борется» с поэтикой того литературного авторитета, которому следует. Он просто воспроизводит внешние черты этой поэтики в упрошенном виде. Эпигонское подражание может проявляться также в невнятном копировании тех или иных клишированных (либо в творческой практике конкретного автора, либо в какой-то поэтической традиции), изношенных приемов, рассматриваемых подражателем как «само собой разумеющиеся» черты «истинной» поэзии. Так могут воспроизводиться определенные типы рифм, ритмика, синтаксис, метафорика и т.д.

Художественное подражание всегда преследует какие-то творческие цели, например, оно может быть, парадоксальным образом, средством «отталкивания» от стиля какого-то близкого по духу поэта. Эпигонское подражание, напротив, всегда бесцельно. Оно не от высокого мастерства, а от неумения, не от внутренней свободы, а от внутренней скованности.

Творческий парафразис всегда заметен (так сказать, выделен курсивом) именно потому, что он должен как-то «работать» в произведении, выполнять определенную функцию как прием. Эпигонство обычно отличается невыраженностью, «размытостью». Оно стремится уйти в тень, стушеваться. Малозаметность факта эпигонства -одна из причин «живучести» в литературе этого типа подражания. Эпигон использует те сюжетные, композиционные, стилевые и т.д. средства, которые наиболее «привычны» уху и глазу современных читателей и критиков. В силу этого «приемное» подражание бывает объектом критики, пожалуй, чаще, чем эпигонское именно оно заметно, и факт его «бросается в глаза».

В творчестве эпигона всегда резко ослаблено (или даже отсутствует) личностное начало, внешне довольно гладкое, оно грешит самым главным: безликостью, бесцветностью, обыкновенностью, из-за которой не у всякого критика «подымается рука» ругать эпигонские произведения.

Эпигон, как правило, творит в русле литературной моды, ориентируясь на наиболее популярных в данный момент художников и на литературные течения, доминирующие на сегодняшний день.

В свете этого ясно, почему в 30-40-е годы XIX в. было так много эпигонов Пушкина и Жуковского, в 60-е - Некрасова, а в конце века - Надсона. Основное средство «профилактики» эпигонства, по-видимому, расширение и углубление личной культурной эрудиции, систематическая начитанность, постоянная «тренировка» в чтении «хороших и разных» поэтов прошлого и настоящего, тренировка в умении угадывать: в чем же состоит и чем достигнуто их отличие? Далее, опасность «впасть в эпигонство» тем меньше, чем больше «допущено» в созданное произведение собственной личности, чем яснее автор понимает свои цели. Чем более он уверен в своей способности ответить перед собой самим и читателем за каждый примененный прием, за каждое произнесенное слово.