Мораль басни Пестрые овцы и ее анализ (Крылов И. А.)

В басне "Пестрые овцы" Лев сам хотел изничтожения овец, но тем не менее Крылов внимательно следит — а как работает система, то есть что она собой представляет.

Басня начинается так. Лев невзлюбил пестрых овец и хотел было просто перевести их, однако это было бы неправосудно, ведь, замечает Иван Андреевич,

Он не на то в лесах носил венец,

Чтоб подданных душить...

Перед нами извечная проблема «правосудия». Как необходимого прикрытия душегубства. В этот мир истребления подданных «под сению закона» и законности и вводит нас поэт-правдолюб. Вслед за «обстановкой» быстро следует и узел завязки:

Как сбыть их и сберечь свою на свете славу?

Вопрос посложнее гамлетовского. Правосудный Лев в строгом соответствии с законом зовет к себе на совет Медведя с Лисой.

Косолапый без дальних разговоров советует «овец передушить». Невдомек ему было, что этого-то царь и не хотел. Он боялся «публичного оказательства». Он желал соблюсти декорум законности. А вместе с тем и свою славу — мудрого, доброго и справедливого царя. Потому-то Лев и нахмурил брови: Медведь был не столько груб, сколько откровенен. Прям. Бесхитростен. Но, видимо, не то время. И тут на сцене появляется Лиса — великолепное олицетворение официальной демагогии. В этом отношении ее речь — образец. Лиса проявила подлинную заботу о «меньшем брате». В своем «смиренном» выступлении она предложила отвести им луга с обильным кормом,

А так как в пастухах у нас здесь недостаток,

То прикажи овец волкам пасти».

Это мнение «в совете силу взяло». И не могло не взять: при явном душегубстве царь оставался в стороне. А это именно и требовалось. Думается, что в этом и пафос басни.

Она сложна по своей проблематике. Здесь и тема власти как тема жестокости, насилия, произвола, истребления подданных; вместе с тем — необходимость благородных прикрытий для грязных дел; рядом с ней — тема лицедейства и лицемерия; а тут же обличение царского правосудия и правопорядка...

Но обо всем об этом Крылов писал и раньше. А вопрос о потребности и жажде царя остаться в стороне, если не ошибаемся, поставлен впервые в этой басне. Видимо, к 1824 году у поэта накопились новые наблюдения, которые и породили рассказ «Пестрые овцы». Заострена здесь и тема «правосудности», вдохновившая поэта еще в 1808 году на басню «Волк и Ягненок». Проблема правосудия в «Пестрых овцах» усилена. Ведь Лев хотел истребить только пестрых овец. А придав делу форму законности, он добился того, что стало мало не только пестрых овец, но и гладких.

Под покровом благородного прикрытия не только творятся черные дела, но они усиливаются, усугубляются, так сказать, чернеют еще более. Эту логику благородных, легальных прикрытий Крылов и вскрыл в 1824 году.

Во всем этом и дала себя знать система. Она срабатывает безукоризненно даже при выключении главного ее элемента. Когда же включен и он, она работает сверх всякой возможности, перекрывая все «проектные мощности».

А как же все-таки с царем? Остался ли он в стороне? Все происходит идеально. Басня заканчивается словами:

Какие ж у зверей пошли на это толки? —

Что Лев бы и хорош, да всё злодеи волки.

Лев-таки остался в стороне. Честь и хвала системе. Она идеальна...

А что же тогда сказать о Крылове, который в 1824 году не только вскрыл общую сущность самодержавной власти, как власти насилия и грабежа, но продемонстрировал всю утонченность приемов эксплуатации народа и эксплуатации общественного мнения? Разоблачил все приемы, ухватки, увертки защитников и глашатаев самодержавия, все «прелести» избиения народа под видом защиты его интересов и заботы о его «блаженстве»?

Но поэт бросил и личный упрек царю. Упрек в презрении и ненависти к народу, в том, что царь, главный виновник народных бед, — первый лицемер, скрывающий преступление под покровом лицемерия, а лицемерие скрывающий высокостью и благородством дум и помыслов своих. Скрывающий разработанной формой перекладывания ответственности за все черное и преступное на плечи других. Этому подчинен и служит огромный аппарат «советов», «собраний», «совещаний» при особе государя, — аппарат прятания концов в воду, аппарат перекладывания с больной головы на здоровую. Одновременно это и аппарат готовности и послушания. Готовности сплошной и абсолютной. К тому же готовность сулит и достаток. И немалый.

Но Крылов и этим не ограничил свою задачу. Обвинив царя, доказав его вину перед обществом, поэт одновременно показал и то, что царь вне вины. Главный виновник вне вины, вне обвинений и даже вне подозрений. Более того, поэт продемонстрировал, как работает этот механизм обеления главы самодержавного государства. Первого преступника и первого виновника. И это в 1824 году! Когда не все было ясно и декабристам.