Биография Маяковского. Детство. Грузия. Революция

Владимир Владимирович Маяковский родился 7 (19) июля 1893 в Грузии, в селе Багдади близ Кутаиси.

Отец его, потомственный дворянин Владимир Константинович Маяковский, работал лесничим. Мать, Александра Алексеевна, урожденная Павленко, вела хозяйство и воспитывала детей. Владимир был младшим сыном, кроме него в семье были старшие дочери Людмила и Ольга. Еще один сын Костя умер в трехлетнем возрасте от скарлатины.

Предки отца Маяковского были казаками Запорожской Сечи, предки матери происходили из Харьковской губернии и с Кубани.

Все они честно служили Отечеству на военной и статской службе. Маяковский от матери знал о своем происхождении и никогда не имел оснований его стесняться. Впоследствии он написал об этом в стихотворении «Нашему юношеству»: «Я — дедом казак, другим — сечевик, а по рожденью грузин».

Старшая сестра Маяковского Людмила Владимировна вспоминала об отце:

«Высокий, широкоплечий, с черными волосами, зачесанными набок, с черной бородой, загорелым, подвижным, выразительным лицом. Огромный грудной бас, который целиком передался Володе. Движения быстрые, решительные. Веселый, приветливый, впечатлительный. Настроения сменялись часто и резко. Отец обладал большим темпераментом, большой и глубокой силой чувства к детям — своим, чужим, к родным, к животным, к природе... Отец был слит с природой, он любил и понимал ее всем своим существом».

Владимир Константинович свободно говорил на грузинском, армянском и татарском языках, был не только умен, но и остроумен, легко находил общий язык с людьми, независимо от их происхождения, и пользовался общим уважением. Ему был в высшей мере присущ демократизм и то самоощущение, которое Пастернак называл дворянским чувством равенства всем живущим. Все дети Владимира Константиновича прекрасно говорили по-грузински.

Сын похож был на отца сложением и манерами, лицом же удался в мать. Александра Алексеевна умела смягчить горячность отца, создать в семье обстановку спокойствия и такта, столь необходимую для воспитания детей.

Первые семь лет жизни Маяковского прошли в селе Багдади. Здесь кроется то, что сам он впоследствии назвал «корнями романтизма». И это неудивительно: яркая, ликующая грузинская природа располагала к сильным чувствам.

Раз в год арбы с виноградом подъезжали к дому, в первом этаже которого находился винный заводик, и дети пили маджари — свежий виноградный сок. А сам дом, во втором этаже которого жили Маяковские, был расположен на территории старинной грузинской крепости — с накатами для пушек на крепостном валу, с бойницами. Горы снижались к северу, в разрыве гор чудилась большая Россия, и туда, признавался позднее Маяковский, его, впечатлительного мальчика, «невероятнейше» тянуло.

И вместе с тем уже тогда, в живописном Багдади, Маяковский на всю жизнь приобрел отвращение к тому, что принято называть «поэтичностью»: ко всему, что существует только в стихах, никогда не встречаясь в жизни. Может быть, это произошло потому, что жизнь, рукотворная и нерукотворная, вмещала в себя гораздо больше... С семи лет отец брал сына на ночные верховые объезды лесничества. Во время одного из таких объездов мальчик увидел внизу, в неожиданно расступившемся тумане, электрические огни клепочного завода, которые показались ему ярче южного неба.

Читать он начал в шесть лет, притом сразу, без специального обучения по азбуке. Правда, первый собственный читательский опыт оказался неудачным: Володе попалась книжка под названием «Птичница Агафья», и он чуть было не охладел к чтению. К счастью, вторая книга, «Дон Кихот», привела мальчика в восторг, не показавшись ни сложной, ни скучной. Его интересу к чтению удивляться не приходилось: семья была интеллигентной, выписывались журналы — «Нива» с приложениями классиков, «Юный читатель», «Родина» с юмористическим приложением, «Вокруг света». Летом в доме Маяковских обычно останавливались приехавшие на каникулы студенты. Здесь читались стихи, многие из которых — Майкова, Глинки, Пушкина, Лермонтова — Володя знал наизусть.

Жизнь в маленьком горном селе имела единственный недостаток: взрослея, дети не могли учиться дома. Старшие дочери Людмила и Ольга учились в Тифлисе, в закрытом учебном заведении. В 1901, когда пришло время готовиться в гимназию Володе, Александра Алексеевна переехала с сыном в Кутаис. В здешнюю гимназию была переведена и Оля. Владимир Константинович не мог покинуть место службы и остался в Багдади один.

В 1902 Володя успешно выдержал вступительные экзамены в старший приготовительный класс Кутаисской гимназии. Во время экзамена произошел забавный эпизод. Священник спросил, что такое «око». Мальчик ответил: «Три фунта», — имея в виду грузинское значение слова, и едва не провалил экзамен. Узнав древнее церковнославянское значение, он «возненавидел сразу — все древнее, все церковное и все славянское».

Произошло в то время и еще одно событие, наложившее отпечаток на всю дальнейшую жизнь поэта. Воду в Кутаисе, за отсутствием водопровода, брали из реки Рион. Вероятно, напившись где-то некипяченой воды, сразу после экзаменов Володя заболел брюшным тифом. Болезнь протекала тяжело, почти все лето он провел в постели.

Скорее всего именно тогда он приобрел то свое качество, которое стало впоследствии притчей во языцех: почти маниакальную чистоплотность и брезгливость.

Много лет спустя, в 1926, будучи уже прославленным поэтом, Маяковский приехал с выступлениями в Ростов-на-Дону. За несколько месяцев до его приезда в городе прорвались и каким-то образом соединились канализационные и водопроводные трубы. «Можешь себе представить, что я делал в Ростове! - писал Маяковский Лиле Брик. - Я и пил нарзан, и мылся нарзаном, и чистился — еще и сейчас весь шиплю».

Буквально все знавшие Владимира Владимировича, приводят множество свидетельств его фантастической осторожности во всем, что касалось чистоты воды, посуды, рук и т. п. Во время общих застолий он нередко ставил свой бокал на шкаф, чтобы никто по рассеянности не отпил из него глоток. Он терпеть не мог рукопожатий и всегда носил при себе мыло. Михаил Зощенко вспоминал, как, ужиная в ресторане, Маяковский тщательнейшим образом протирал за столом свой прибор.

А санитарные плакаты 1929 года! «Товарищи люди, на пол не плюйте»; «Не вытирайся полотенцем чужим, могли и больные пользоваться им»; «Долой рукопожатия! Без рукопожатий встречайте друг друга и провожайте»...

Как все у Маяковского, это не было только лишь бытовой особенностью. Не случайно даже в последней поэме «Во весь голос» появились строки:

И кроме

свежевымытой сорочки, скажу по совести,

мне ничего не надо.

Быт переходил в поэзию не потому, что Маяковский ставил перед собою такую поэтическую задачу, а потому что он вообще не делал в жизни ничего такого, что не затрагивало его душу.

Учился Володя хорошо, в классе шел первым, поражал знакомых своим развитием и знаниями. Он любил Жюля Верна, вообще фантастику. Читал все газеты и журналы, которые выписывались дома: «Русские ведомости», «Русское слово», «Русское богатство» и другие. Задавал парадоксальные вопросы. Спрашивал, например, учителя закона Божьего: если змея после проклятия начала ползать на животе, то как она ходила до проклятия?

Сестра Людмила, окончив гимназию, преподавала в городской школе и брала уроки рисования у художника С. Краснухи. Володя в то время с увлечением рисовал крейсера и карикатуры, и Людмила показала своему учителю его рисунки. С. Краснуха стал заниматься с Володей бесплатно, хвалил его способности и считал, что мальчик обязательно будет художником.

С началом русско-японской войны обстановка в обществе стала более напряженной. Появились прокламации, начались политические преследования революционно настроенных людей. Собственное настроение того времени Маяковский впоследствии определял как «безотчетную взвинченность».

В 1905 сестра Людмила уже училась в Москве в Строгановском художественнопромышленном училище. Во время первой русской революции она привозила из столицы «нелегальщину», тайком давала читать младшему брату, который воспринимал прокламации восторженно: «Это была революция. Это было стихами. Стихи и революция как-то объединились в голове».

Революционные события — забастовки, демонстрации и митинги, волнения в учебных заведениях — происходили и в Кутаисе. Володя забросил учебу, полностью погрузился в революционную жизнь, которая поразила его яркостью проявлений человеческой натуры. Это было заметно даже внешне и воспринималось живописно: на демонстрациях анархисты были в черном, эсеры в красном, эсдеки в синем, а федералисты в остальных цветах. Володя отнес в социал-демократический комитет отцовские казенные ружья, принял участие в демонстрации протеста, которая была устроена в связи с убийством в Москве Н. Баумана, восхищался «Песней о Буревестнике» Горького, экономическими брошюрами Энгельса, Либкнехта и других социалистов. Двенадцатилетнего мальчика ввели в марксистский кружок, и его «на всю жизнь поразила способность социалистов распутывать факты, систематизировать мир». Лассаль соединился в его воображении с Демосфеном. Володя уходил на реку Рион и, подобно Демосфену, набрав в рот камешки, произносил пламенные речи.

1906 год начался горестным событием: 19 февраля умер отец. Владимир Константинович очень радовался переводу из Багдадского в Кутаисское лесничество: наконец у него появлялась возможность жить вместе с семьей. Готовясь к отъезду и передаче дел, он сшивал бумаги, уколол палец ржавой иглой, но не придал значения этой мелочи. Когда спохватились и попытались принять меры, было уже поздно: смерть наступила от заражения крови.

Образ отца, потерянного в отрочестве, вошел в поэму «Человек», которую Маяковский написал в 1917. Главный герой, поэт, вознесенный на небо, чувствует тоску и сердечный шум. Он начинает вглядываться в далекую землю — и вдруг видит рядом с собою отца.

Рядом отец.

Такой же.

Только на ухо больше туг, да поистерся немного на локте

форменный лесничего сюртук.

Так Владимир Константинович Маяковский во всей реальности своего земного облика стал частью символической картины мироздания в поэме своего гениального сына.

И прежде не выглядевший ребенком, потеряв отца, Володя повзрослел еще больше. После похорон у матери осталось три рубля. Александра Алексеевна распродала вещи и вместе с сыном и младшей дочерью отправилась в Москву. Из житейских обстоятельств на это решение могло повлиять только то, что в столице училась Людмила. Другие причины отъезда были скорее всего безотчетны: родственники жили в Тифлисе, в Москве у Маяковских не было даже близких знакомых, они не могли рассчитывать на чью бы то ни было поддержку. Может быть, на их решение повлияли рассказы отца о Москве: всего два года назад Владимир Константинович отвозил в столицу старшую дочь и по возвращении домой был полон впечатлений...

Во всяком случае, переезд состоялся.

|| Далее