Роль диалогов в повести Хармса «Старуха» (Литература XX века)

«Старуха» Д. Хармса — повесть, сочетающая в себе традиции классических произведений и новшества модернизма. Это проявляется в сочетании нарочитого абсурдизма, аллюзий на классические тексты, а также произведения писателей творческого объединения ОБЭРИУ и самого Хармса. Повесть является симбиозом традиционной литературы и «обэриутского мироощущения» (Н. Заболоцкий), что проявляется в способе повествования, образах героев и построении диалогов. С помощью последнего Хармс наиболее ярко раскрывает не только характеры персонажей, но и вводит темы, волнующие его самого. В диалогах в абсурдной манере совмещаются физиологическое и сакральное, автобиографичность и интертекстуальность, формируя тем самым глубокий смысловой подтекст.

Что символично, первые два диалога героя-повествователя происходит именно со старухой.

В начале повести происходит довольно странная сцена: старуха стоит во дворе и держит в руках настенные часы, а повествователь останавливается, чтобы спросить время. Герой замечает, что не может увидеть время, так как у часов нет стрелок, и тогда старуха называет точное время — «без четверти три» (которое отсылает к повести «Пиковая дама», где примерно в это время Германну является призрак графини), и повествователь уходит, произнеся странную фразу, одновременно отражающую некое раздражение («ах так») и благодарность («большое спасибо»). Этим с самого начала задаётся абсурдность произведения: с одной стороны, сама ситуация странна и неправдоподобна, с другой, данные часы в рассказе более не фигурируют и на дальнейший сюжет не влияет. Однако в сцене можно разглядеть некий скрытый смысл: сами часы — бытовой предмет, но отсутствие стрелок ассоциируется с безвременьем. При этом старуха — символ конца жизни — знает точное время, то есть срок жизни, отведённый герою. С первого взгляда кажущийся повседневным диалог оказывается мистическим и устрашающим.

Позже повествователь встречается со старухой при ещё более немыслимых обстоятельствах: она приходит в его комнату и начинает манипулировать им, заставляя совершать бессмысленные действия — запереть дверь, встать на колени, лечь на живот и уткнуться лицом в пол. Герой пытается сопротивляться, но не может противостоять старухе, обладающей необъяснимой силой. Здесь она вновь становится воплощением чего-то потустороннего, властного над жизнью героя, не дающей ему покоя. Причем короткий диалог не совсем похож на привычный разговор. Хотя герои отвечают на обращённые друг к другу реплики, фразы кажутся абсурдными — оборванными и неуместными. Само обращение повествователя к старухе «Послушайте-ка, — говорю я...» не имеет смысла, потому что он не может противится судьбе, в лице которой выступает эта странная героиня.

Центральную роль в произведении играют три диалога: с «милой дамочкой», Сакердоном Михайловичем и собственными мыслями. Диалог с «милой дамочкой» поделён на две части.  Первая несёт скорее повседневный характер, знаменуя непосредственное знакомство героев. Однако уже здесь проявляется обоюдный интерес персонажей друг к другу: дамочка сначала спрашивает у героя, что происходит в очереди («Вы не знаете, что там происходит?»), интересуется о его семейном положении («Вы, должно быть, холостой?»), а затем настаивает на покупке продуктов («Давайте я куплю что вам нужно»). Кроме того, само построение диалога, свойственное драматическим произведениям, выделяет его из общего повествования. В данном диалоге отчётливо проявляется «оксюморон» бытового и сакрального. Герой и «дамочка», которые обозначаются как «я» и «она», разговаривают о хлебе и водке, но повествователь вдруг задаёт совершенно неожиданный вопрос о Боге. Тема веры появляется в контексте, не предполагающем глубокие размышления, неожиданно появляясь и исчезая, что кажется, будто она случайна. Но между тем она является ключевой, потому что сам Хармс не раз задавался вопросом о существовании Бога. Кроме волнующей автора темы веры в диалоге затрагивается и проблема возможности любви в реальной жизни. Сама ситуация, с первого взгляда неромантичная, располагает к сближению героев. Ремарки «дамочки» показывают её заинтересованность в более близком контакте с героем: она «сильно покраснев» соглашается ответить на вопрос героя («Простите, можно вас спросить об одной вещи?»), вероятно, ожидая заинтересованности в интимном плане, «удивленно» реагирует на вопрос о Боге (она не ждёт того, что герой спросит об этом) и «задорно» соглашается пойти пить водку к повествователю (её ожидания сближения оправдываются). Однако судьба против того, чтобы герой был счастлив. Как бы ни привлекательна была «дамочка», как бы не симпатизировал ей герой, они не могут быть вместе из-за мертвой старухи, которая не позволяет привести «дамочку» в комнату. Так рушатся надежды героя на счастье, и он решает сбежать от героини.

Важность вопроса о веры более глубоко раскрывается в разговоре с Сакердоном Михайловичем. Этот диалог ещё более подчеркнуто автобиографичен потому, что прототипом Сакердона Михайловича является расстрелянный друг Хармса писатель Николай Олейников. Герои едят сырые сардельки, вареное мясо и пьют водку. Это своеобразная аллюзия на «советскую пирушку», что также отсылает к бедной жизни автора и его близких. Исследователь А. Кобринский сравнивает застолье с «древнегреческим философским пиром-симпосионом». Такое сравнение не отрицает, а подчеркивает абсурдность происходящего: за физиологическим аспектом жизни — поглощением пищи и водки — герои рассуждают о возвышенном — Боге и бессмертии. Отношение персонажей к этой теме разное, но всё равно создаётся впечатление, что повествователь и Сакердон Михайлович являются частями одной личности самого автора, взаимно дополняющими друг друга. Это проявляется в нелюбви обоих героев к детям и старикам, к которым сам Хармс также испытывал неприязнь, и в вопросе о вере. Но если по отношению к детям и старикам герой и Сакердон Михайлович испытывают схожие чувства, то по поводу веры у них различные точки зрения. В разногласиях героев просматривается сомнение самого автора: Сакердон Михайлович считает эту тему слишком сокровенной, говорит о том, что вопрос о Боге — «поступок бестактный и неприличный», потому что он лишает «права выбора» (при этом персонаж сравнивает это с низменным действием — просьбой дать в долг у человека, не способного отказать). Повествователь же рассуждает о вере и неверии скорее не в Бога, а в бессмертие. Стоит отметить, что Хармс помещает в этот диалог отсылку к роману Достоевского, а именно использует слово «веровать» («Я хочу спросить вас, — говорю я наконец. — Вы веруете в Бога?»). Однако, в отличие от Достоевского, сомнения автора, а следовательно, и его героя, насчёт Бога неразрешимы, и в итоге вопрос о вере остаётся без ответа. Герой встаёт и уходит, оставив Сакердона Михайловича.

Герои также затрагивают темы, не менее важные для автора — судьба творца и его предназначение, а также возможность счастья. Повествователь упоминает о том, что «всё время писал». Он действительно планировал написать роман про чудотворца, который вызывает ассоциацию с Иисусом, оживившим Лазаря, — важным образом в романе Ф. М. Достоевского, но ему мешали сначала посторонние вещи — солнце, светящие в глаза, ворона, человек на механической ноге, а затем и пришедшая старуха. Но повествователь смог написать лишь строчку не только потому, что его постоянно отвлекали. Большую важность здесь играет творческий кризис — проблема, устрашающая самого Хармса. Однако повествователь, как и автор повести, стыдится признаться в несостоятельности и говорит Сакердону Михайловичу, что «исписал пропасть бумаги», обманывая как бы самого себя. Товарищ героя в свою очередь выражает двоякое отношение к творчеству вообще, ставя в один ряд слова «гений» и «наваляли».

Подчеркнутая абсурдность просматривается в диалогах с «девкой» из конторы, Марьей Васильевной и Матвеем Филипповичем. Они мимолётны, имеют, как выражается Кобринский,  «квазиреалистичные мотировки», но так или иначе несут важное значение. Так, разговор с «девкой» — отражением «дамочки» в кривом зеркале — об управдоме бессмысленно, потому что никто, кроме самого повествователя, не способен разрешить безвыходную ситуацию и попробовать пойти наперекор судьбе.

Таким образом, сочетание несочетаемого — возвышенного и низменного, жизни и смерти, сна и реальности — наряду с отсылками к текстам классической и модернистской литературы и неоспоримой биографичностью делают повесть «Старуха» уникальным и загадочным произведением с глубокими смыслами, особенно выраженными в диалогах.