«Шопен, соната номер два» - рассказ Е.И.Носова. (Школьные сочинения)

Рассказ Евгения Ивановича Носова «Шопен, соната номер два» впервые опубликован в журнале «Наш современник» за 1973 год в № 3. В нём по крупицам, по односложным репликам матери, потерявшей на войне своих детей-солдат, восстанавливается эпическая, щемящая душу, заставляющая о многом задуматься история целой семьи, выбитой войной под корень. В рассказе чувствуется осторожность, трепет и уважение к памяти погибших.

События происходят осенью 1973 года, когда исполнилось 30 лет знаменитому танковому сражению под Прохоровкой. Картины мирной жизни чередуются с воспоминаниями героев о войне. В основном война показана через воспоминания «дяди Саши», Александра Полосухина, руководителя оркестра.

В грузовой сахарозаводской машине, в кузове, на откидных клубных стульях, музыканты едут на мероприятие - открытие обелиска со стелой, на которой высечены 49 имён погибших на войне солдат. Они должны в момент открытия сыграть Гимн. Едут они по Великой Русской равнине, покрытой холмами, где в годы войны проходят тяжёлые бои. Здесь много братских могил. В сожжённых и разрушенных в войну деревнях и сёлах построили новые дома, за крашеным штакетником растут молодые вишни. Не верится, что когда-то здесь шли тяжёлые сражения.

Рассмотрим вслед за автором «крупицы» сюжета, восстанавливающие картины мира и войны.

Эпизод № 1. Машина с двенадцатью музыкантами едет по осенней дороге вдоль поля, где девчата собирают свёклу. Ребята провокационными шутками пытаются задеть девушек – «завлекалок», а те в ответ кидают в машину «бураки», а Пашка ловко. по-теннисному отбивает свёклу никелированными тарелками. «Вакханалию» прекратил злой шофёр, испугавшийся за стёкла машины. Поддержал его дядя Саша, руководитель оркестра, урезонив не в меру разошедшуюся молодёжь: «не на свадьбу едем. Понимать надо». Ребята быстро расселись по стульям:»Ну всё, отбой. Мир-дружба!» Другой молодой оркестрант Ромка снова принялся за свои байки, продолжил травить бесконечные анекдоты.

Вывод: показана неуёмная, хулиганистая молодёжь, раскованная, разболтанная, развязная. Мирная жизнь 70-ых, уборка свёклы в колхозах, беззаботная весёлость молодёжи.

Воспоминание № 1. Дядя Саша, расстегнув плащ, из-под которого сверкнула на пиджаке красная орденская звёздочка, отрешённо смотрел на дорогу. Великая русская равнина начинала холмиться. На этих высотах 30 лет назад разгорелась небывалая битва, от которой спасённые народы могли бы начать новое летосчисление, так думал дядя Саша. Здесь сначала был остановлен, а потом и разбит и сброшен грозный враг. В августе 43-го, будучи молодым лейтенантом, он заскочил на несколько дней домой и успел захватить следы этого побоища. К маленькой станции Прохоровке, куда был нацелен один из клещевых вражеских ударов, сапёры свозили с окрестных полей изувеченные танки – свои и чужие: «фердинанды». «тигры», «пантеры», наши самоходки и «тридцатьчетвёрки», союзные «черчилли», «шерманы», «виктории». Они образовали гигантское кладбище из многих сотен машин. Дядя Саша оглядывал высоты, ныне дремлющие под мирными ивами, а сзади него ребята обсуждали какую-то поселковую новость.

Эпизод № 2. Павел возбуждён новостью о приезде некой Зойки в длинной до пят юбке с каким-то флотским, очевидно, мужем. Скорее всего, это бывшая пассия Павла, судя по его неловкому неестественному хохотку.

Воспоминание № 2. Обратим внимание на то, что воспоминания о войне её участника, пожилого человека, выступают антитезой описанию молодёжи, живущей своими интересами, не знающей войны. Тогда, в Прохоровке, молодой лейтенант Саша долго ходил среди танковых завалов. Ему казалось, что мёртвые, разбитые танки по-прежнему ненавидели друг друга. Он натолкнулся на тошнотворно-сладкую вонь, исходившую от «тигра». Видно, сапёры по небрежности не обнаружили внутри, проглядели труп немецкого танкиста.

Эпизод № 3. Пашка спорит, что уведёт Зойку у этого морячка, несмотря на то, что у морячка много денег, потому что он первый с ней «гулял».

Воспоминание № 3 и размышления. Теперь танкового кладбища. Оно распахано и засеяно, а железный лом войны давно поглотили мартены. Заровняли и сгладили оспяные рытвины от мин и фугасов, и только по холмам остались братские могилы. (Высоцкий: «на братских могилах не ставят крестов, и жёны на них не рыдают…») Дядя Саша иногда наведывался в поля с ружьецом и многое замечал. Трактористы стороной обводят плуги, обходя братские могилы. Пастухи не дают скотине топтать куртинки могильной травы. Просеменит меж хлебов к могиле старушка, постоит склоненно в немом раздумье, одолев скорбь, примется выпалывать жесткое чернобылье, оставляя вьюнок, ромашку, синие цветы цикория. Уходя – перекрестит траву. (Так тонко и бережно раскрывает автор тему памяти и уважения к павшим). Сравним у М.Ю.Лермонтова описание могилы Калашникова и память народа о нём как о защитнике народной правды. Дядя Саша подолгу задерживался перед ржавой каской, венчавшей могильное изголовье. Здесь охотно ютились перепёлки. Иногда он сидел здесь до самой вечерней зари. Ему казалось, что зарытые в землю кости прорастают белыми обелисками. Будто сам он, лишь чудом не полегший тогда во рву, прорастает одним из них. (А.Т.Твардовский «Я убит подо Ржевом»).

Проблема памяти и уважительного отношения к павшим.

Эпизод № 4. Молодёжь предложила дяде Саше выпить водки, но он отказался – Гимн играть. Водку слили снова в бутылку.

Эпизод № 5. Въехали в село Тихая Ворожба. Герой воспринимает его через призму военных лет, сравнивая, каким оно стало после войны и каким было во время войны. Село не угрюмилось уже соломенными крышами. Перед домами за весело раскрашенными штакетниками багряно кучерявилась вишенная молодь. Мальчишки азартно гоняли мяч. Дяде Саше не верилось. что на этой тихой улочке, по её мураве, некогда тянулись глинистые, гнойно-жёлтые рубцы окопных брустверов, звякали под ногами стреляные гильзы и сухой ветер рассеивал золу с горячих ещё пепелищ. Антитеза «война – мир» раскрывается и в настроении: угрюмое – весёлое, и в деталях пейзажа: тихая улочка – окопные брустверы.

Проблема влияния войны на человека. Прошло 30 лет, но воспоминания о войне не отпускают героя, на всё он смотрит через призму той войны, которая, как шрам, навсегда остаётся в сердце.

Эпизод № 5. Описание. На чёрной перепаханной земле пёстрая толпа. Парни присмирели, поняв, что это и есть то самое место, куда их вёз старшой. Люди толклись вокруг покрытого брезентом невысокого конуса. Школьники в ярких галстуках и белых пилотках старательно собирали строительный мусор. К машине с оркестром подошли бывшие фронтовики из соседних деревень: однорукий Степан Холодов, Тихон Аляпин, однополчанин Фёдор Бабкин, дед Василий, сохранивший с войны артиллерийскую фуражку и сверкающий начищенными медалями.

Эпизод № 6. Разговоры фронтовиков. Фронтовики принялись вспоминать, кто и где воевал, докуда дошёл, где застала победа.

Тема № 1. Отношение к медалям и орденам, к наградам. Фёдор не нашёл «Славу». Может, внук баловался и задевал куда-то. Просил у деда поносить. Дед Василий предположил, что внук мог променять медаль на какую-нибудь «свистульку». Мужик в литых резиновых сапогах заметил, что медали стали без надобности, однажды даже победу забыли отпраздновать. Многие отвыкли носить медали и ордена, стесняются. Теперь опять надевать стали. Начали обсуждать тему наградных, которые отменили: три рубля за «Славу», рубль за «Отвагу». Кто-то высказал надежду, что, может, снова будут выплачивать наградные. Незаметно перешли к теме ухода из жизни ветеранов. Одних маршалов. по газетам, «сколь проводили». «А уж нашего брата и подавно большой укос». Тогдашним новобранцам и то уже под 50. Степан подвёл итог: казне полегче, можно бы какую мзду и начислить солдату, который ещё уцелел. Но его пристыдил Фёдор.

Проблема патриотизма, отношения к защите Родины.

Советские солдаты не наёмники. Не чужое они обороняли, а своё, кровное. Фёдор привёл яркое сравнение, чтобы было доходчиво. Если бы к тебе залезли в хату воры, а ты бы их поколотил, ты бы не стал же за своё геройство у матери трояк требовать. А дед Василий подвёл итог спору: спасибо, что живы остались.

Эпизод № 7. К фронтовикам подошёл Иван Кузьмич Селиванов, председатель здешнего колхоза. Увешан орденами. Дед Василий созоровал: «Упрел, однако, Кузьмич! Шутка ли, такой иконостас притащил…» В кругу бывалых окопников действовал свой закон братства, отстранявший всякие чины, поэтому прежний ездовой безо всякого подкузьмил прежнего командира полка, а ныне – своего председателя.

Проблема роли женщины на войне.

Иван Кузьмич подчеркнул, что ордена нужно носить женщинам. С ним согласились: по совести половину солдатам за то, что воевали, а вторую половину женщинам за то, что «тыловали».

Проблема разрушительного действия времени.

Медали потускнели, но и сами фронтовики тоже словно потускнели, поистратились, время никого не щадит. Тихон Аляпин добавил, что время бежит, а бывших солдат с каждым годом становится всё меньше. Фёдор Бабкин подчеркнул, что даже если и солдат уцелел в сражениях, всё равно война его не минула. «Сидит она у всех у нас. Грызёт, подтачивает. Кого раны доканывают, кого простудные болезни… Даром не прошли эти 4 года».

Митинг открыл военком. В начале войны, во время эвакуации, потерял семью – жену и двух дочек, с тех пор жил бобылём со старенькой матерью. Военком в своей речи сказал, что собрались здесь они для того, чтобы почтить память тех, кто отдал свои жизни. Среди пустынного поля слова показались далёкими и бессильными. Военком продолжал: «…дожди смыли кровь павших с этих высот, вы собственными руками заровняли воронки и окопы, засеяли поля хлебом, и мирное солнце светит теперь над вами… Но ничем нельзя смыть нашу скорбь, заровнять наш душевные раны, притупить нашу память»…

Брезент сняли, перед всеми предстал серый цементный конус, местами ещё не просохший, со столбцом фамилий на металлической жёлтой табличке, расположенных по алфавиту. Дядя Саша подумал, что он в этом списке стоял бы за Парфёновым, потому что его фамилия на «п» - Полосухин. Медь (метонимия) дружно рванула: «Союз нерушимый республик свободных…» Дядя Саша сотни раз на своём веку играл Гимн с тех пор, как впервые разучил его на фронте. Но когда он снова и снова брался за трубу, какой-то озноб охватывал его. Он поднял взгляд на парней, уже отрешённо-сдержанных, враз посерьёзневших, и одобрительно прикрыл глаза.

Воспоминание № 4.

Играя Гимн, перебирая клапаны, дядя Саша вспоминал, как летом 44 под Быховом он в первый раз разучивал Гимн. Молодых офицеров вызвали специально в штаб дивизии, где под баян знакомили с напевом, чтобы потом они научили своих солдат. Чтобы донести мелодию до окопов, командиры всю дорогу напевали её вполголоса. Сначала солдаты исполняли гимн вразнобой, зато слова знали все назубок.

Воспоминание № 5.

Зимой они сменили пехотную часть на плацдарме по ту сторону Днепра. Дядя Саша, тогда командир роты, увидел в бинокль перед занятыми позициями убитого бойца. Он ничком висел на немецкой колючей проволоке. Казалось, вытянутыми руками он просил землю принять его. Дважды посылал по ночам снять убитого, но только зря потеряли двух человек. Только в июне была прорвана оборонв врага. С содроганием увидел, что у висевшей шинели ворот был пуст и ветер раскачивал пустые рукава. Кто он был? Судьба солдата может сложиться по-разному. Даже если он пал смертью храбрых. Благо, если вовремя подобрали с поля боя. Вожатая выкрикнула: «Никто не забыт, ничто не забыто!»

Выступление женщины с мальчиком лет 6: «… моих полегло двое. А я хоть и живая, а тоже поранетая на всю жисть…»

Военком Селиванов сказал, что председатель колхоза Осинкин мог бы поставить памятник из мрамора или гранита, денег бы хватило – колхоз в миллионерах ходит. Но, подчеркнул он, дело не в мраморе и в высоте памятника, а в нашей памяти. В нашем понимании того, какой ценой заплачено за победу над самым лютым из врагов. Селиванов рассказал о том, что его полк прошёл от Воронежа до Белграда. Были моменты, когда в полку оставалось только триста с небольшим человек. А за всю войну, подсчитали в конце войны, через полк прошло 22 тысячи. Полк шёл на запад, а за ним цепочкой тянулись могилы. Своими руками подписал и отправил многие тысячи похоронных извещений. Захлёбывались горем тысячи овдовевших женщин и осиротевших детей. Хочу, чтобы передали своим детям и внукам священную память о павших из рук в руки, от сердца к сердцу.

Митинг разошёлся, а фронтовики остались помянуть погибших. Машины начали разъезжаться, а дядя Саша обещал развезти фронтовиков на своей бортовой машине. То обстоятельство, что теперь не надо было никуда спешить, располагало к воспоминаниям. Степан Холодов рассказал, как брали под Орлом одну высоту. Не было артиллерии, одни ротные миномёты. Один молодой солдатик отпросился в брошенную деревню и принёс зеркало размером с газетный лист. Как только солнце повернуло к немцам, солдатик направил зеркало на амбразуру, так высоту и взяли, с помощью солдатской придумки, хитрости и смекалки. Заговорили о 29 миллионах погибших, а у немцев всего 4 с половиной миллиона.

А молодёжь в это время говорила о футболе.

А дед Василий говорит о ценности солдатской жизни. У солдата жизнь одна. Солдата не воротишь. Но если он свою голову сложил, то цены ей нет. А в это время возле барабана ребята дружно засмеялись. «Вот даёт! Заливает!». Мужики помолчали, прислушиваясь к спорившим музыкантам.

Рассказ Тихона. Проблема воспитания подрастающего поколения в духе патриотизма.

Как-то Тихон ездил на совещание в Белгород. Там на площади Вечный огонь горит, над огнем женщина из камня пригорюненная. В два часа ночи увидел выпускников возле Вечного огня. Играют на гитаре, бутылка, стакан. Да разве для этого огонь тут зажгли? Но школьники не могут понять, что нельзя так вести себя возле Вечного огня. У них, видите ли, выпускной, они рассвет встречают.

Пашка возмущён тем, что «старшой» отдал машину. Один сетует на то, что потерял «десятку» - пригласили на свадьбу играть. Другие сетуют, что футбол не посмотрят. Дядя Саша приказал разобрать инструменты и построиться по трое. Пошли под дождём. Дядя Саша чувствовал вину перед музыкантами, но должны же и они понимать то главное, ради чего он отдал ветеранам машины.

Воспоминание № 6. Проблема роли музыки в жизни человека.

В 43 году из запасного полка вывел он сотни три вот таких же зелёных, необстрелянных парней. И так же лили дожди и непролазны были дороги. Шли только ночами: остерегались авиации. К рассвету делали по 30-40 километров. К концу недели засыпали на ходу. Прибывшее пополнение встретил командир полка. За его спиной оркестр грянул весёлый праздничный марш: «Утро красит нежным светом»… Утро было хмурое, понурые солдаты приподняли отяжелевшие головы. радостно, ободряюще гремела музыка, звала к чему-то прекрасному и необыкновенному. «Кипучая, могучая, никем непобедимая!» - звонко, радостно пели трубы, и рота, воспрянувшая и слившаяся, вторила им тяжёлым и грозным шагом. Тем же вечером дядя Саша водил их в первую контратаку. Враг был остановлен, но многие не вернулись из боя. (Высоцкий: «Только он не вернулся из боя».

Эпизод № 8. Остановились в деревенской избе. Это очень важный эпизод, из которого мы узнаём о непоправимом и разрушительном воздействии войны на человека, на женщину В семье три женщины. Круглолицая, полнеющая, в тёплом платке женщина, вышедшая на зов дочери навстречу музыкантам, оказавшимся под дождём в открытом поле, пригласила их в дом, что говорит о доброте, гостеприимстве, радушии и сострадательности русского характера. (Можно сравнить со стихотворением Н.Рубцова «Русский огонёк», где лирический герой заблудился в снежном поле и нашёл приют в деревенской избе, где жила одинокая женщина, очевидно, потерявшая всех близких на войне: «И вдруг настиг меня и захлестнул сиротский смысл семейных фотографий». «Как много жёлтых снимков на стене в такой простой… оправе»). Женщина успокоила оркестрантов, сказав, что машина обязательно пройдёт мимо и они её не упустят. Кроме дочери Веры, в доме этой женщины находились ещё три девушки: Серафима, Надя. Нонна, «бурачные побратимы», как иронично они представили себя. Это студентки, которых прислали из города на уборку свёклы. Несмотря на то, что Вера заканчивает 10-ый класс, её отправили «на бурак». Женщина рассказала о том, что дом их новый, отстроен после войны, а печь старая, от прежней хаты. Немцы сожгли, спалили деревню, одни печи торчали. На их печи кирпич пулями да осколками поиссечён. Замазали глиной, но если замазку отколупнуть, не сыщешь живого места на печи. «Геройская печка, хоть медаль нацепляй», - с улыбкой заключила женщина. Из боковушки выползла мать этой женщины – старуха в подшитых валенках, тихо, без интереса поздоровалась. (У Н.Рубцова : «Но в тусклом взгляде жизни было мало»). После ухода немцев вылезли они из погреба на свет божий, а света божьего и нет. От двора – «ни былочки, ни поживочки», одна чёрная речь. Женщину зовут Пелагея. Стали они печь-кормилицу, в которой нашли щи, превратившиеся в сажу, плетнём оплетать да глиной плетень обмазывать, а сверху крышу из бурьяна накидали. Вера попросила разрешения у матери угостить ребят яблоками. Ромка в шутку спросил, чем рассчитаться за «сервис». Вера попросила сыграть что-нибудь. Старуха вспомнила об убитых на войне сыновьях: Алексее («Алексей. Алёшенька, сынок» в стихотворении- песне Дементьева) и Николае. братьях Пелагеи и дядьях Веры. Сыновья тоже играли, только на гармошке. Пелагея по просьбе старухи принесла фотографии из боковушки. Раньше они висели на стенах в горнице, но дочь Вера настояла, чтобы карточки сняли, потому что не модно теперь, теперь в альбомах надо держать. Пелагея перевесила фотографии в тёмную боковую комнату, где помещалась мать. Дядя Саша подумал, что со временем «истают с этого кусочка бумаги последние человеческие черты, подёрнутся жёлтым налётом небытия». Память всё труднее воскрешает далёкие, годами застланные черты. «И только верным остаётся материнское сердце». Память сердца… Старуха сказала, что помнит «Лексея», своего первенца. «Уже зубочки прорезались, а я всё грудью баловала. Уж как прикусит, бывало…» Пелагея показала фотографию своего мужа Степана. Поженились они сразу же после войны. Нет на фото только отца Пелагеи, с фронта так и не прислал. Хозяйка подытожила: «Четверо легло из нашего дома. А по деревне так и не счесть». А четвёртый – Степан Петрович, который дошёл до самого Берлина, но смерть его нашла и дома достала. Раны у него открылись, лёг в больницу, да больше не вернулся оттуда. Степан похоронен в родной земле, могила ухоженная. Отец Пелагеи погиб под Великими Луками. В военкомате указали район – около станции Локня. Стоят там памятники, но имена не написаны, не понятно, кому вечная слава. Местные рассказывают, что до сих пор «из омшар да болот костяки достают». Алексей до нынешнего дня без похоронной, пропал без вести. «Николай в морской авиации служил… Того и искать нечего». Прошло много лет, но мать всё надеется. В этой семье, как в капле воды, отразилась трагедии войны огромной страны. Мать – старуха переживает из-за того, что её близкие и родные «неприбранные лежат». А дядя Саша сразу же вспомнил того неизвестного солдата на проволоке под дождём и пулями, синими руками просившегося земле. Вспомнил, как он осыпался из своей шинели костьми и прахом.

Старуха безмолвно сидела, уставившись в малиновое поддувало, «привыкла за долгие годы сидеть в терпеливом ожидании чуда».

А между тем в соседней горнице молодёжь обсуждала, какую музыку сыграть. Остановились на шейке. Старуха попросила сыграть. Её сын Алексей музыку любил, в доме всегда было весело, он и гармошку взял с собой на фронт. (Поэма А.Т.Твардовского «Василий Тёркин, глава «Гармонь»: «А гармонь зовёт куда-то…») Девчата освобождали место под танцы. Вера отказалась танцевать. сказав, что не умеет. «Старшой» распускал на чехле завязку, не спеша обнажал свой прекрасный, сверкающий корнет. Делал он это торжественно, сосредоточенно, будто незрячий. Дядя Саша объявил, разделяя слова: «Шопен… Соната… номер… два…» Оркестранты смятенно смотрели на «старшого», не понимая. при чём тут соната, думая, что произошла ошибка. Девчата переглянулись. Только Пелагея улыбалась, ничего не поняв. Для неё слова «соната», «Шопен» означали просто музыку. а значит и веселье. Но при первых же звуках Пелагея вздрогнула, как от удара. Она с растерянной улыбкой покосилась на старуху, но та лишь прикрыла глаза. «Звуки страдания тяжко бились, стонали в тесной горнице. ударялись о стены, в оконные, испуганно подрагивающие стёкла.

Когда было проиграна басовая партия, вскинулись. сверкнув, сразу три корнета, наполнив комнату неутешным взрыдом». Слушали по – разному. Принаряженные девчата, потупив глаза, уставились на свои туфли. Пелагея обмякла плечами. Старуха сидела неподвижно и прямо. Казалось, что она уснула и не слышит этого плача труб в её бревенчатом вдовьем дому, но она слышала всё и. уйдя в себя, затаённо и благостно вбирала эту скорбь и эту печаль раненой души неизвестного ей Шопена таким же израненным сердцем матери.

Дядя Саша вспомнил, что именно об этой сонате кто-то великий сказал, что скорбь в ней не по одному только павшему герою.

Боль такова, будто пали воины все до единого и остались лишь дети, женщины и священнослужители, горестно склонившие головы перед неисчислимыми жертвами…

Внучка Вера, вдруг закрыв лицо руками, кинулась за занавеску. Девушки пошли к ней. Затем дядя Саша повёл мелодию на своём корнете в тихом сопутствии одних только теноров: без литавр, басов и барабанов. Высокое серебряное соло, успокаивая, звучало и нежно, и трепетно, и выплакано, и просветлённо. Печаль как бы истаивала, иссякала. Дядя Саша не стал возвращаться к басовому началу. Ему не хотелось заглушать свет этой успокаивающей и очищающей мелодии тяжёлой эпитафией. В горнице стало тихо. Было слышно, как за ситцевой занавеской всхлипывала Вера. Старуха встала и проговорила: «Ну, вот и ладно… Хорошо сыграли… Вот и проводили наших…Спасибо». Перекрестилась в угол.

Финал рассказа.

Оркестранты шли к большаку ночным бездорожьем. Всё сыпался дождь, вязли и разъезжались мокрые башмаки. Старшой слышал за собой упрямое дыхание строя. Как тогда, в сорок третьем…