Наполеон и Кутузов на Бородинском сражении (Толстой Лев Н.)

В романе “Война и мир” Толстой создает символичные образы французского императора Наполеона и русского полководца Кутузова, наделяя этих двух героев абсолютно противоположными личностными характеристиками: они становятся “полюсами”, олицетворяющими различные идеи и ценности. Чтобы воплотить в жизнь художественный замысел и контрастнее изобразить один из основных мировоззренческих конфликтов произведения, Толстой в некотором смысле отступает от исторической правды, однако не идеализирует ни одного из политических деятелей.

В сцене Бородинского сражения герои Наполеона и Кутузова сопоставляются не только как полководцы, но и как два типа личности, по-разному проявляющие себя в привычных для них условиях войны.

В обоих образах важна внешняя составляющая. Мы видим Кутузова глазами князя Андрея накануне Бородинского сражения: он ещё больше “обрюзг и оплыл жиром”, вся его болезненная фигура будто “расплывается”. Такой неприглядный внешний вид, свидетельствующий об отсутствии напряжения и любви к праздности, вполне соотносится с характером Кутузова. В романе, несмотря на занимаемую высокую военную должность, он предстает героем мира.

Толстой акцентирует внимание на видимой безучастности главнокомандующего в решающие моменты кампании (так, например, он дремлет на военных совещаниях и вполуха слушает важные донесения генералов) и живом интересе к мирским делам: доклад Васьки Денисова он прерывает замечанием о своем приятельстве с его дядей и назначает аудиенцию Болконскому, чтобы посочувствовать его горю. Внешняя “мягкость” (можно сказать, отсутствие позы) Кутузова становится отражением его натуры: он способен на искреннее сопереживание несчастью конкретного человека, не скупится на эмоции (“Андрей увидал, что расплывшиеся губы Кутузова дрожали и на глазах были слёзы”).

Наполеон тоже предстает далеко не красавцем, однако своему внешнему облику он уделяет гораздо больше внимания, чем Кутузов. Один из важных для Наполеона моментов в подготовке к важному сражению — наведение “героического лоска”. Для Толстого важно описание физиологических, то есть человеческих, телесных черт Наполеона: гениальный полководец низок, полноват, у него “желтое опухшее лицо”. В противовес Кутузову, в своих движениях он самоуверенно тверд, его внешность и поведение должны соответствовать военному гению, который он собой представляет. Наполеон ощущает себя творцом истории в каждый момент времени: “он подошел к портрету и сделал вид задумчивой нежности. Он чувствовал, что то, что он скажет и сделает теперь, — есть история”. Человеческие проявления Бонапарта - это лишь часть картины, которую он хочет запечатлеть в памяти потомков.

Наполеон уверен, что именно он — тот, кому подвластен механизм войны, именно он своими приказаниями заставляет шестеренки двигаться так, а не иначе. “Шахматы поставлены, игра начнется завтра” - говорит он накануне сражения. Армия для него — не живые люди, которые, возможно, отдадут жизнь за его честолюбивые идеи, а просто число, которое уменьшится, как в примере на вычитание. Смерть в бою в представлении Наполеона — не конец жизни и разрушение мира конкретного человека, а просто способ выслужиться и погеройствовать перед императором, который заслуживает поощрения.

Философия самого Толстого относительно войны отражена в образе Кутузова. Полководец — приверженец военного фатализма: он считает, что есть высшая сила, “дух войска”, которой подвластен ход войны, а сильные мира сего не в силах повлиять на течение событий. Этим объясняется его безучастность к обсуждениям планов и докладам: “Кутузов презирал и знание и ум, и знал что-то другое, что должно было решить дело, — что-то другое, независимое от ума и знания”. Это “другое” есть не что иное, как мудрость и опыт, умение понимать “ход и значение событий” и “не мешать ничему полезному”, не допуская “ничего вредного”. Если для Наполеона солдаты — лишь пушечное мясо, то для Кутузова — величайшая ценность, он видит в них живых людей, и сохранение их жизни намного важнее военного триумфа.

Бородинское сражение ясно демонстрирует Наполеону собственное бессилие и невозможность управлять стихией войны, что приводит его в ярость: “Наполеон испытывал тяжелое чувство, подобное тому, которое испытывает всегда счастливый игрок, безумно кидавший свои деньги, всегда выигрывавший и вдруг, именно тогда, когда он рассчитал все случайности игры, чувствующий, что чем более обдуман его ход, тем вернее он проигрывает”. Вид поля боя, покрытого убитыми и ранеными, развеял тщеславную ослеплённость Бонапарта: “Он на себя переносил те страдания и ту смерть, которые он видел на поле сражения. Тяжесть головы и груди напоминала ему о возможности и для себя страданий и смерти”. Естественный человеческий страх и ужас перед смертью на мгновение затмили в нем тщеславное стремление к славе. Однако даже “прозрение”, не заставило Наполеона отречься от своих поступков — настолько сильна была его зависимость от призрачного величия.

Если гуманный и неравнодушный к судьбам людей Кутузов в изображении Толстого вызывает живую человеческую симпатию, несмотря на его неприукрашенную тучность, неповоротливость и болезненность, то Наполеон — кумир его современников — снят с пьедестала и показан “в натуральный рост” — со всем своим себялюбием и тщеславием. Его величие — всего лишь людская молва, которой он сам стал заложником.