Двойничество в новелле Э. А. По «Вильям Вильсон» и повести Ф. М. Достоевского «Двойник» (Сравнительный анализ)

В обоих произведениях в центре повествования находится фигуры доппельгангеров. У Эдгара Аллана По, вопреки традициям готической литературы, двойник был лишён статуса тёмной сущности — главный герой и рассказчик Вильям самостоятельно вёл нечестивый образ жизни, в то время, как другой Вильям пытался воззвать к его совести. В тексте новеллы присутствуют тонкие детали, указывающие на метафоричность доппельгангера: в имени и фамилии парных героев дважды повторяется слово will  (воля), а фамилия распадается на will и son — «сын воли», они противостоят друг другу, и их общее имя подчёркивает, что рассказчик сражается с самим собой.

Другим моментом, указывающим на подобную трактовку, служит «органическая особенность» двойника: если считать, что второй Вильям, появившийся впервые в переломный момент детства, после первого полноценного контакта со внешним миром, является олицетворением изолированной части личности основного героя, то этот шёпот становится сдавленным голосом совести, преследующим грешника Вильсона — сюда же нас отсылает и эпиграф из Чемберлена. Однако невозможно жить, вечно подавляя часть себя, внутренняя неустроенность требует разрешения, что и происходит в виде кровавого поединка. Герой уничтожает вместе со своим соперником и собственное будущее.

В отличие от рационально выстроенной новеллы По, повесть Достоевского набросана в смутных и неясных красках. Яков Петрович Голядкин страдает от некоего психического расстройства, вследствие чего у него часто меняется настроение и возникают неадекватные его положению ложные амбиции. Фигура двойника появляется только ближе к середине произведения, тем самым становясь лишь более изощренной формой личностного расстройства чиновника. Подозрительность и паранойя вызывают у Голядкина необходимость искать внешних врагов-вредителей, каким в итоге становится его собственная тень. Здесь Достоевский находится ещё дальше, чем По, от традиций готического романа. Мистическая составляющая полностью преобразована в психологический портрет героя. Сам язык повествования иногда становится таким же спотыкающимся и пространным, как речь Якова Петровича — субъективная.